Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

греческий раб. В этом году пал Тарент; многие из его греческих обитателей были убиты, но Ливию Андронику улыбнулось счастье: он отделался продажей в рабство. Доставленный в Рим, он учил детей своего хозяина и некоторых других латыни и греческому и перевел для них «Одиссею» латинским «сатурнийским» стихом — его ритм был неправилен и «распущен» и определялся скорее ударением, чем долготой слога. Освобожденный за свои заслуги, он получил от эдилов задание написать трагедию и комедию для игр (ludi) 240 г. до н. э. Он создал их, опираясь на греческие образцы, поставил на сцене, исполнял главные роли и пел под аккомпанемент флейты, пока не сорвал голос; с тех пор он играл своих героев молча, в то время как кто-то другой пел стихи трагедии. Этот метод получил распространение во многих римских пьесах более позднего времени и повлиял на зарождение пантомимы. Правительственным кругам так понравилась введенная Андроником литературная драма, что в его честь поэтам было дано право объединиться в профессиональный цех и проводить свои встречи в храме Минервы на Авентинском холме. После этого постановка таких сценических пьес (ludi scenici) вошла в моду, и их стали давать на общественных празднествах{155}.

Через пять лет после этой исторической премьеры бывший солдат, плебей, выходец из Кампании Гней Невий поразил консерваторов обнародованием комедии, в которой с аристофановской смелостью высмеял политические злоупотребления, расцветавшие в столице махровым цветом. Древние семейства выразили свое недовольство, и Невий был арестован. Он попросил прощения и был выпущен на волю, но написал другую сатиру, столь же острую, как и первая, и был изгнан из Рима. Оказавшись на старости лет в изгнании, он ничуть не утратил своего горячего патриотизма и создал эпическую поэму, посвященную Первой Пунической войне, в которой довелось сражаться и ему самому: поэма начиналась с основания Рима троянскими беглецами и снабдила Вергилия темой и несколькими сценами «Энеиды». Осуждение Невия явилось двойным несчастьем: жизненные силы и самобытность римской комедии пострадали от цензуры, объявившей диффамацию уголовным преступлением, а римская политика не могла отныне очищаться от своих недостатков под воздействием общественной критики. Невий написал также стихотворную драму, основанную на римской истории; этот эксперимент умер вместе с ним, и впоследствии римская трагедия вотще обреталась на скошенных лугах греческой мифологии. До нас дошли лишь несколько фрагментов, по которым мы можем судить о поэтической силе Невия. Один из них описывает кокетку:

Словно мяч в игре, гетера отдается в руки всем:

Здесь кивнула, там мигнула, здесь любовник, там дружок;

Этого рукою держит, а того ногой толкнет;

Этому коленку кажет, а тому шепнет привет,

Здесь поет с одним, другому письмецо перстом чертит{156}.

(Перевод Холодняка)

Приятно сознавать, что тогда женщины были так же очаровательны, как и сейчас, что не все римляне были Катонами и что под сенью Портика даже доблесть могла праздновать отдохновение от трудов.

Если не считать основ арифметики и собрания геометрических сведений, достаточных для разбивки фермы или разметки храма, наука еще не принимала сколько-нибудь заметного участия в воспитании или культуре римского гражданина. Мальчик учился считать на пальцах (digiti), и цифры, которыми он пользовался при счете, представляли собой подражание вытянутому пальцу (I), ладони (V) или двум ладоням, соединенным своими вершинами (X); ему было достаточно при образовании других чисел прибегать к повторению этих символов (II, III) или ставить пальцы до или после V и X (IV, IX; VI, XI), чтобы увеличить или уменьшить данное количество. От этой «ручной» арифметики ведет свое начало десятичная система счисления, основанная на числах, меньших или кратных десяти, то есть десяти пальцам. Римляне отлично использовали свои геометрические познания в строительстве или инженерном искусстве, но не добавили ни единой теоремы к законченной геометрической системе — созданию греческого разума. Мы не знаем ничего о римской астрономии этой эпохи, за исключением ее отрывочных следов в неловком римском календаре да сведении о ее преуспевающей сестре (или матери) — астрологии.

Медицина вплоть до III в. до н. э. сводилась главным образом к пользованию больных семейными травами, магическим процедурам и молитвам; дар исцеления принадлежал одним богам. Чтобы добиться исцеления наверняка, следовало обращаться к божеству, в чьем исключительном ведении находилось лечение данной болезни{157}, как теперь на помощь зовут врача-специалиста. Против москитов, роившихся на римских полях, на помощь призывалась богиня Фебрис или Мефитис, так же как вплоть до начала нынешнего столетия римляне ходатайствовали перед Мадонной делла Фебре, Нашей Госпожой Лихорадки{158}. Целительные мощи и святая вода были столь же распространенным явлением, как и в наши дни. Храм Эскулапа являлся оживленным центром религиозного врачевания, где диета и водные процедуры, покойное окружение и мирная рутина, молитва и успокаивающие боль обряды, помощь практикующих врачей и заботы их умелых помощников совместными усилиями возвращали больному надежду и иногда приводили к чудесным на первый взгляд случаям исцеления{159}. Как бы то ни было, рабы-врачи и знахари существовали в Риме еще за пять веков до Рождества Христова, и некоторые из них специализировались на зуболечении. Двенадцать Таблиц запрещали погребать золотые предметы вместе с умершим, делая исключение для тех случаев, когда золото использовалось для укрепления зубов{160}. В 219 г. до н. э. в Риме появляется первый врач из свободных — Архагат Пелопоннесский. Его хирургические операции так понравились патрициям, что сенат отвел ему отдельную резиденцию и дал права римского гражданина. Позднее его страсть «к надрезам и прижиганиям» завоевала ему прозвище Карнуфекс («мясник»){161}. Начиная с этого времени греческие врачи стекаются в Рим во все больших количествах и медицинская практика становится греческой монополией.

V. ПРИРАСТАНИЕ ЗЕМЕЛЬ

Римлянин, живший в эти века, не слишком нуждался в медицине, потому что деятельный образ жизни — то в роли солдата, то фермера — позволял сохранять здоровье и силу. Его тянуло к земле, как грека к морю: его существование было укоренено в родной почве, он возводил города как центры, в которых могли встречаться крестьяне и плоды их труда, собирал армии и создавал государство, всегда пребывая в готовности отстоять или расширить свои владения, и считал своих богов духами живой земли и питающего ее неба.

В самых отдаленных глубинах римского прошлого мы уже встречаем частную собственность{162}. Однако часть земли оставалась общественным достоянием (ager publicus); обычно это были захваченные территории, которыми владело государство. Крестьянское семейство в