Реформация - Уильям Джеймс Дюрант

при Карле IX, Генрихе IV, Людовике XIII и XIV, Наполеоне I и III, всегда верные стилю, заданному Леско и Гужоном, и до сегодняшнего дня раскинувшееся здание представляет собой конгломерат 350 лет цивилизации, превратившей труд народа в великолепие искусства. Был бы Лувр возможен, если бы аристократия была справедливой?

Для Генриха II и Дианы де Пуатье Филибер Делорм создал архитектурные эдемы. В юности Филиберт изучал и измерял остатки классического Рима; он любил их, но, вернувшись во Францию, объявил, что отныне французская архитектура должна быть французской. Его дух классического идолопоклонства и французского патриотизма как раз и был программой Плеяды. Он спроектировал подковообразную лестницу в Дворе приемов в Фонтенбло, камин и кессонный потолок в Галерее Генриха II. Для Дианы он построил в Анете (1548–53) настоящий город дворцов и формальных садов; Челлини поместил на фронтоне свою Нимфу из Фонтенбло, а Гужон превзошел флорентийца своей группой Дианы с оленем. Большая часть этого дорогостоящего рая была разрушена; во дворе парижской Школы изящных искусств сохранились невыразительные ворота. Для той же триумфальной хозяйки Делорм достроил Шенонсо — небольшой подарок от очарованного короля; именно Филипп придумал расширить дворец за Шер. Когда Екатерина де Медичи отобрала замок у Дианы, Делорм продолжал трудиться в нем, пока шедевр не был завершен. На некоторое время его слишком математический стиль перестал нравиться, и он ушел на покой, чтобы написать энциклопедический «Трактат об архитектуре». В преклонном возрасте он был вновь призван к работе Екатериной и спроектировал для нее новый дворец Тюильри (1564–70), который был разрушен Коммуной 1871 года. От всех своих покровителей он получал богатые вознаграждения. Он стал священником и занимал несколько плодотворных постов. Он умер (1570) каноником Нотр-Дама и в своем завещании обеспечил двух незаконнорожденных детей.9

Жан Буллан завершил блестящее трио архитекторов, украшавших Францию во времена правления мужа и сыновей Екатерины. В тридцать лет в Экуэне он прославился, спроектировав для Анны де Монморанси замок, совершенно совершенный в своих классических линиях. В шестидесятилетнем возрасте он сменил Делорма на строительстве Тюильри и продолжал работать до самой смерти — de jour en jour en apprenant mourant, как он говорил — «изо дня в день, учась умирать».

Сейчас модно сожалеть об импорте итальянских стилей во французское строительство и предполагать, что родная готика, оставшись без этого влияния, могла бы превратиться в гражданскую архитектуру, более подходящую для французского изящества, чем относительно строгие линии классических ордеров. Но готика умирала от старости, возможно, от старческого маразма и фламбированных старых кружев; она исчерпала себя. Греческий акцент на сдержанности, простоте, стабильности и четких структурных линиях хорошо подходил для того, чтобы умерить французскую пылкость до дисциплинированной зрелости. Некоторая средневековая причудливость была принесена в жертву, но и она уже отжила свой век и кажется живописной именно потому, что умерла. По мере того как французская архитектура эпохи Возрождения вырабатывала свой национальный характер, сочетая мансардные окна и покатые крыши с колоннами, капителями и фронтонами, она на три столетия дала Франции стиль зданий, которому завидовала Западная Европа; и теперь, когда он тоже уходит в прошлое, мы понимаем, что он был прекрасен.

2. Вспомогательные искусства

Тысячи художников-ремесленников украшали французскую жизнь в этот яркий век Франсуа Премьера и Анри Дё. Деревообработчики украшали резьбой хоровые кассы Бове, Амьена, Ауша и Бру, осмеливались украшать готические постройки ренессансной игрой фавнов, сивилл, вакханок, сатиров, даже, время от времени, Венеры, Купидона, Ганимеда. Или они делали — для нашей безумной погони — столы, стулья, рамы, придиры, подставки и шкафы, украшая их, возможно, множеством орнаментов, а иногда инкрустируя металлом, слоновой костью или драгоценными камнями. Мастера по металлу, достигшие теперь вершины своего мастерства, прославляли утварь и оружие дамаскировкой или гравировкой, создавали решетки — поэмы в железной ажурности — для капелл, святилищ, садов и гробниц или делали такие петли, как на западных дверях Нотр-Дама, столь прекрасные, что благочестие приписывало их ангельским рукам. Челлини, у которого после удовлетворения собственных потребностей оставалось мало похвал для других, признавался, что в изготовлении церковных тарелок или таких домашних тарелок, какие Жан Дюре гравировал для Генриха II, французские ювелиры «достигли такой степени совершенства, какой больше нигде не встретишь».10 Витражи в капелле Маргариты Австрийской в Бру, в Сент-Этьенне в Бове или в Сент-Этьенн-дю-Мон в Париже возвещали о еще не ушедшей славе. В Фонтенбло Франциск основал фабрику, на которой гобелены ткались одним куском, а не делались, как раньше, отдельными секциями, а затем сшивались вместе; золотые и серебряные нити пышно смешивались с крашеным шелком и шерстью. После 1530 года узоры и сюжеты французских гобеленов перестали быть готическими и рыцарскими, а стали повторять итальянские образцы и темы эпохи Возрождения.

В керамике майолики Лиона, фаянса юга Франции, эмали Лиможа преобладали ренессансные мотивы. Леонард Лимузен и другие расписывали блестящей плавкой эмалью изящные формы растений и животных, богов и людей на медных тазах, вазах, фужерах, чашках, солонках и другой скромной утвари, возведенной в ранг произведений искусства. Франциск и здесь взял верх, назначил Леонарда главой королевской мануфактуры эмалей в Лиможе и увенчал его титулом камердинера короля. Леонард специализировался на написании портретов в эмали на медных пластинах; прекрасный образец, изображающий самого Франциска, хранится в музее Метрополитен в Нью-Йорке; многие другие находятся в галерее Аполлона в Лувре, тихо свидетельствуя о золотом дне.

Портрет был полностью развитым искусством во Франции до прихода итальянцев. Кто из итальянцев во Франции мог бы превзойти портрет Гийома де Монморанси, написанный анонимным мастером около 1520 года и хранящийся сейчас в Лионском музее? Voilà un homme! — это не живописный комплимент, это человек. Россо, Приматиччо, дель’Аббате и другие представители школы Фонтенбло привезли во Францию то, чему научились у Рафаэля, Перино дель Вага, Джованни да Удине или Джулио Романо, украсив пилястры, карнизы, потолки… «гротесками» или игривыми фигурами херувимов, детей, спиралями, арабесками и растениями. Неназванный представитель этой школы написал Диану де Пуатье, которая сейчас находится в музее Вустера, штат Массачусетс, — сидящую за своим туалетом, одетую в диадему. После 1545 года многие фламандские художники, включая Брейгеля Старшего, приехали во Францию, чтобы изучить работы в Фонтенбло. Но их собственный стиль был слишком глубоко укоренен, чтобы поддаться итальянскому влиянию; реалистическая сила их портретов возобладала над женственным изяществом наследников Рафаэля.

Одна фламандская семья во Франции почти представляла собой самостоятельную школу.