Родить легко - Инна Мишукова

Результат: оглушённый таким появлением на свет ребёнок, обманутая женщина, благодарная медицине за «спасение», и герои-врачи, подозрительно смахивающие на пожарных, тушащих ими же устроенное возгорание. А дальше – рассказы прошедших через это горнило про «адский ад родов» и/или «как здорово, что успели спасти». Всё, круг замкнулся.

Лечить здоровое – значит калечить его. Нет, никто не призывает вернуться на сто лет назад и рожать дома. Медицина многое делает для спасения жизни и здоровья там, где это действительно необходимо. Проблема в том, что врачи зачастую не видят границ здоровья и патологии в родах – по умолчанию вообще самом здоровом явлении в жизни женщины.

В качестве печальной иллюстрации случай из практики (слава богу, не моей).

Известный доктор в очень известной московской клинике, где цена контракта на роды мало отличается от стоимости «Боинга‑777», рожает знакомых. С самого начала – зелёные воды. Делают эпидуральную анестезию и включают инфузомат с окситоцином.

Рожают больше суток. Казалось бы, прямая дорога на кесарево сечение. Но нет. Оттого, что рожают своих, стараются во что бы то ни стало сделать это нижним путём. Велят тужиться при неполном (!) раскрытии. Сердце ребёнка падает – ну ещё бы… Доктор выдаёт:

– Плод страдает! Надо как можно быстрее родить!

Пробуют выдавить. Кое-как наконец рожают. Еле живого младенца ещё два дня откачивают в реанимации.

Что в итоге?

Доктор гордится своим очередным врачебным подвигом. Родители бесконечно благодарны за спасение жизни сына (здоровье которого, как понимаете, под очень большим вопросом). Ребёнок? А никто не знает, что с ним будет дальше с таким «билетом в жизнь». Да что угодно.

А вот что видится мне.

Стоит дом – тихо, мирно, спокойно. Приезжают пожарные. Расчехляют брандспойты, обдают дом напалмом, бросают зажигательную шашку. Смотрят, ждут, неспешно прогуливаясь по соседней аллее и рассуждая, что жильцам, наверное, сейчас не очень.

Потом принимаются тушить. Заливают пылающий ад водой и пеной, вытаскивают из огня обгоревших, искалеченных обитателей дома. Мужественные, покрытые сажей и копотью лица пожарных суровы, спокойны и выражают решительную готовность бороться с огнём до конца – не жалея ради святого дела ни живота своего, ни други своя.

На площади у ратуши бургомистр при большом стечении ликующего и славящего героев народа вручает им ордена и ценные подарки. В праздничной атмосфере летают цветы, воздушные поцелуи, надушенные платочки и некоторые более интимные детали женского туалета.

Бурные аплодисменты, переходящие в овации.

Занавес.

Глава 27

Ценность реальной жизни и оскал медицины

После рождения первого ребёнка во мне произошло ещё одно важное изменение – осознание ценности живой, настоящей жизни.

Вся учёба в театральном институте проходит таким образом, что мы всё время говорим не о реальной жизни, а о той, которую играем, изображаем, придумываем. Читаем пьесы, размышляем, вникаем – кто, что, почему и как сказал по мнению автора. Читаем стихи, пытаемся понять, что именно хотел выразить поэт теми или иными строками.

Но весь этот материал нереален – выдумки, фантазии, фата-моргана. И всё несуществующее необходимо перенести в реальность: отрепетировать и поставить пьесу, прочесть со сцены какие-то тексты. Отдать кусок своей настоящей, живой жизни в пользу придуманной, изображённой.

В глубине души именно это и мешало полюбить театр – мне ближе состояние «здесь и сейчас», реальное, живое, настоящее. А театр и всё связанное с ним выдуманное не доставляло истинного удовольствия, глубокого удовлетворения.

Очень здорово как-то подметила моя племянница – тот самый трёхсуточный подарок двоюродной сестры, – которую я привела в ГИТИС на дипломный спектакль «Волшебник страны Оз» (Льва играл мой тогдашний парень, известный нынче актёр Игорь Гордин). Девочка тогда была уже трёхлетней и очень смышлёной. Сидим, смотрим, я по ходу пьесы говорю:

– Гляди, вот Лев, который сейчас пугает Страшилу, – это не лев, а дядя Игорь, он приходил к нам в гости, ты его видела!

Она:

– Как это?!

Пытаюсь объяснить:

– Ну как, вот дядя Игорь переоделся львом и прыгает сейчас по сцене, как будто он настоящий лев! А вчера он сидел у нас за столом и обедал, помнишь?

Племянница, вникнув, смотрит на меня круглыми глазами:

– А зачем? Зачем он это делает?!

Абсолютно точно выразив наивным детским вопросом всё моё ощущение от театра…

Со мной, бывает, рожают актрисы. И порой зовут на спектакли, дипломные и не очень. Принимаю приглашения я – живущая в силу профессии даже не в реальности, а в её квинтэссенции – редко, не люблю театр. А когда всё же иду и наблюдаю за сценой из полутьмы зрительского зала, никак не могу понять: зачем кто-то живёт не своей жизнью и тратит время на изображение чужой?

Когда училась в театральном, девочки, слывшие очень талантливыми, вызывали у меня странные чувства. Были начинающие актрисы, про которых весь ГИТИС (как когда-то про Андрея Звягинцева) говорил: это – талант! Поскольку про меня так никто не говорил – хотя меня это ни в малейшей степени не расстраивало, – я наблюдала за ними и пыталась понять: какие они? почему их считают талантливыми?

Так же как потом, придя в акушерство, я «вникала» в хорошо родившую женщину: какая она? что помогло ей хорошо родить?

Приглядывалась: а какая же она, актриса, про которую все говорят, что она гениальная? И с удивлением понимала: когда общаешься с таким человеком, его как будто нет. Не в том смысле, что он какой-то глупый или ничтожный – отнюдь. Но в нём словно напрочь отсутствует какая-либо индивидуальность. Нет того, про что он может сказать: а вот это я, это моё – основа, сущность, главное.

Видимо, в этом и заключается суть природы хорошего актёра. Нужно либо иметь какую-то абсолютно подвижную, лабильную, вариативную сущность, либо оставить её далеко за бортом, либо не иметь в принципе, чтобы испытывать актёрский кайф от проживания чужих сущностей. Всё это мне несвойственно и потому выглядело наиболее болезненным моментом в обучении.

Искусство нравилось в основном словесное: поэзия, проза – то, что изучали по программе сценической речи и выбирали сами. Берёшь то, что тебе действительно близко, тексты, в которых слова автора совпадают с твоими ощущениями, и делаешь это хорошо, потому что чувствуешь примерно то же самое и оттого «вливаешь» туда себя, – в отличие от ролей, которые тебе дают, назначают. Всё, что во мне есть артистического, – желание и умение заразить эмоциями и идеями.

Когда я родила, ребёнок выглядел настолько настоящим и так меня этим