Монгольское нашествие на Русь и Европу - Андрей Алексеевич Шестаков

до татарского нашествия. Не дожил до разорении Рязани и Михаил Всеволодович, которому, согласно “Повести”, пришлось восстанавливать Пронск после Батыя. Олег Ингоревич Красный, который, кстати, был не братом, а племянником рязанского князя Юрия, не пал от татарских ножей. Страшная гибель, приписанная ему автором “Повести”, ждала спустя 33 года его сына Романа. Епископ Рязанский также не погиб в осажденном городе, а успел выехать из него незадолго до прихода татар. В качестве предков рязанских князей названы Святослав Ольгович и Игорь Святославич, в действительности не являвшиеся родоначальниками рязанского княжеского дома. Сам титул Юрия Ингоревича “великий князь рязанский” появился лишь в последней четверти XIV века. Наконец, определение дружины Евпатия Коловрата, которая насчитывала 1700 человек, как небольшой не соответствует реалиям домонгольской и удельной Руси. […]

Особый интерес представляет красочное описание подвига Евпатия Коловрата. Безусловно, перед нами запись эпического сказания о богатыре. Даже смерть его необычна. Евпатия поражают из осадных машин, что невозможно в реальном полевом сражении[219]. Этот образ близок целой плеяде подобных образов, отразившихся в русской литературе XV – XVII веков. Меркурий Смоленский, Демьян Куденьевич, Сухман – все они внезапно сталкиваются с противником, самостоятельно принимают решение об отпоре врагу, ведут бой с превосходящими силами противника, одерживают победу и погибают, но не в поединке, а в результате какой-то вражеской хитрости; подвиг их первоначально не имеет свидетелей. Рассказ о Евпатии Коловрате, так же как житие Меркурия Смоленского и Никоновская летопись, фиксирует процесс формирования этого сказания. Еще не устоялось ни имя героя, ни место действия (Рязань, Смоленск, Переяславль Русский). Все это приобретет окончательный вид только в XVII веке в “Повести о Сухмане”. Следовательно, читая страницы “Повести о разорении Рязани Батыем”, мы присутствуем при рождении былин XVI – XVII веков»[220].

В заключение вполне закономерный вывод:

«Возможно, в “Повести” имелись изначально какие-то сведения, основанные на свидетельствах очевидцев или летописных источниках, близких по времени написания к эпохе Бату. Но впоследствии они подверглись такой серьезной переработке, что вряд ли можно опираться на “Повесть” как источник по истории того периода…»[221]

Я согласен с Р. Почекаевым, тем не менее, чтобы быть максимально объективным, приведу доводы тех, кто считает, что «Повесть» можно использовать как исторический источник:

«…сам сюжет произведения не является заимствованным. Он оригинален и не встречается более нигде, что позволяет сделать предположение о его достоверности.

Может возникнуть вопрос: а не являются ли персонажи “Повести”, не упоминаемые в других источниках, литературными героями, то есть плодом вымысла автора?

[…] глубокий религиозный настрой автора и не позволял ему прибегать к фантазии. Безусловно, он мог домысливать отдельные сюжетные линии или приукрашивать (и с событийной, и с литературной точек зрения) отдельные эпизоды, однако вводить в сюжет персонажей вымышленных, но схожих с реальными не имел ни желания, ни потребности. […]

Еще в XIX веке Д.И. Иловайский высказывал предположение, что источником сюжета о Евпатии Коловрате послужило некое народное предание, а самого Евпатия считал былинным богатырем вместе с Добрыней и Алешей Поповичем. Эта точка зрения прижилась в отечественной историографии надолго.

[…] не похож сюжет о Евпатии на сюжет народной песни. Во-первых, в нем ничего не говорится о самом герое. Нет не только каких-либо биографических сведений, но и даже личных характеристик. Высокий или низкий, светловолосый или кудрявый, молодой или старый – ничего из обычных эпитетов, которыми описываются в былинах богатыри. Во-вторых, детали сюжета достаточно реалистичны, в них нет ничего такого, что противоречит информации, известной из летописей и других источников. В-третьих, само имя героя – Евпатий – является уникальным и более нигде не встречается. Так же как и прозвище Коловрат»[222].

«Историки давно отметили, что в качестве живых фигурируют князья, которые, по летописным сведениям, либо умерли до 1237 года, либо погибли в 1217 году в Исадах от руки братоубийц. […] Ученые предполагают, что в распоряжении автора “Повести” находился перечень имен рязанских князей, возможно, поминальный синодик Никольского собора, без точного указания даты кончины. Автор, прибегнув к простому хронологическому анализу, выписал имена князей, которые могли бы жить в описываемое им время. Однако, не имея точных хронологических данных, допустил обидные ошибки, которые потом попали и в историческую литературу»[223].

ИСХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ МОНГОЛЬСКОЙ АРМИИ

При описании первоначального расположения монгольского войска перед началом вторжения на Русь большинство авторов, кроме русских летописей, обращаются к свидетельству венгерского монаха Юлиана, проезжавшего по Северо-Восточной Руси осенью 1237 г.:

«Все [татарское] войско, идущее в страны Запада, разделено на четыре части. Одна часть у реки Этиль[224] на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю. Другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани, другого русского княжества. Третья часть остановилась против реки Дон, близ замка Ovcheruch (Orgenhusin)[225], также княжества русских»[226].

(К сожалению, Юлиан, говоря о четырех частях монгольского войска, описывает расположение только трех.)

Теперь обратимся к летописям. В Лаврентьевской и Ипатьевской рассказ о нашествии монголов начинается сразу со взятия Рязани. Следовательно, нам остаются только Новгородская летопись и «История» Татищева.

Новгородская летопись: «В год 6746 [1238]. […] В тот год пришли иноплеменники, называемые татарами, на землю Рязанскую, множество без числа, как саранча. И сначала пришли и остановились у Нузы[227], и взяли ее, и стали станом там»[228].

Похожий текст содержится и у Татищева: «Татары […] победив и покорив себе столь многие на востоке земли и государства, по Волге же болгар, пришли с восточной стороны чрез леса на область Рязанскую с ханом их Батыем. И придя, стали сначала на реке Узле…»[229]

Основываясь на этих трех источниках, историки предполагают, что в конце ноября 1237 г. монгольская армия, разделившись на четыре части, располагалась на границе Руси следующим образом:

– северо-восточный корпус (2 тумена) под командованием Берке (ок. 1210—1266) – у восточной границы Владимирского княжества, предположительно в междуречье Волги и Ветлуги;

– восточный корпус (3 тумена) под командованием Бату – у восточной границы Рязанского княжества, вероятно, в бассейне Мокши;

– юго-восточный корпус (3 тумена) под командованием Гуюка и Мэнке – у южной границы Рязанского княжества, в междуречье Воронежа и Дона или в устье Лесного и Польного Воронежа;

– южный корпус (2 тумена) под командованием Бучека (ок. 1220 —?) – предположительно, в устье Воронежа – составлял стратегический резерв, а также служил гарантом против возможных враждебных действий со стороны половцев и контролировал коммуникации между Южной и Северо-Восточной Русью, кроме того, там находились захваченная ранее добыча и запасные табуны.

ВЗЯТИЕ РЯЗАНИ

О дальнейших событиях наиболее подробно рассказывает Татищев:

«…и послали к князю Юрию Ингоревичу рязанскому и брату его Олегу и прочим князьям рязанским,