Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

что делает городская администрация? Возмутительно и то, что даже не были посланы телеграммы в большие столичные газеты, а между тем находят же возможным и интересным сообщать об отъезде какого-нибудь французского полковника куда-нибудь на велосипеде. Как будто бы русским читателям интереснее знать имя спортсмена, нежели читать о подобных возмутительных и ужасных случаях! Как будто бы не своя рубашка к телу ближе! Как посмотришь на народ да послушаешь таких рассказов, так ясно станет, среди какой тьмы невежества и неразвитости блуждает русский крестьянин! Разве подобные происшествия мыслимы в Западной Европе? А тут – среди белого дня, в благоустроенном городе, повинуясь только слепому ужасу, – масса бежит, бросается из окон, убивается и убивает других до смерти. Может ли еще более озвереть человек? Все те единичные преступления, о которых мы знаем, не могут произвести такого мрачного впечатления: здесь были сотни убивающих, сотни убитых… и, может быть, убившие – в свою очередь были убиты. Как только закроешь глаза – невольно представляется мне все это: трупы, стон умирающих, крик… Вот уж подлинно «стан погибающих», только не «за великое дело любви»…

Нерехта, 7 июля

С тех пор как я прочла статью Гнедича в «Русском вестнике» – «Вопрос о единобрачии мужчин», я уже не верю нынешним женихам и их любви. Меня возмутила не самая статья, а выписка из комедии «Перчатка» Бьернсона, где невеста возвращает жениху данное ему слово, потому что он знал до свадьбы других женщин. И вот вместо сочувствия несчастной невесте отовсюду поднимаются вопли негодования, и сам жених на вопрос возмущенной девушки – решился бы он жениться на падшей до замужества – тоном оскорбленной добродетели читает ей же (!) нотации, что всякий мужчина из его круга почел бы это за позор для себя… Им все можно, а женщинам они не прощают и еще считают позорным союз с подобной себе: они же ее развращают, и они же смеют отворачиваться от нее, делаясь впоследствии «образцовыми» мужьями и отцами семейств. И это везде, везде! и в России, и за границей! О боже мой, боже мой! Точно что оторвалось у меня на сердце, я хотела плакать, но не могла…

Невольно я подошла к полке книг и перечла вновь «Крейцерову сонату». Каким глубоко нравственным произведением показалась она мне! Еще более я поняла величие гения Толстого в его откровенных признаниях, сознании испорченности, в призыве молодежи к нравственности! Это было известно всем, но Толстой первый осмелился говорить, и за это его обвиняли чуть ли не в разврате. Разговаривая со мной о «Крейцеровой сонате», мужчины все порицали это произведение с разных точек зрения, учеными словами и выражениями, и ни один из них не сознался, что Толстой прав. Они возмущались… О, как все это гадко!..

28 июля

Погода стоит чудесная. Я гуляю по тенистым аллеям сада в самом непозволительном костюме: рубашке и юбке, предоставляя свои открытые плечи, руки и шею жечь солнцу и «прохлаждать» ветру. У нас в доме мужчин нет, и этот костюм в такую жару, уверяю вас, незаменим и прелестен по своей откровенности. Идиллия!.. Мне нравится ощущение солнечного тепла, и когда все другие охают и не знают, куда деваться от жары, – я с удовольствием иду по солнцу, чувствуя себя точно в паровой ванне: и горячо, и приятно… А вокруг меня благодать какая! Кузнечики трещат, цветы кивают головками, ярко светит солнце, небо голубое, воздух чистый и тишина всюду, тишина… Черт возьми, как это хорошо!.. Здесь я совсем обленилась, и лекции Фейербаха не раскрываются уже третью неделю. Раз в год, по приезде сюда, я отдыхаю, буквально забывая все.

6 августа

Поехали на богомолье в монастырь на Песочной. Было очень приятно ехать с восходом солнца, при свежем, прохладном ветре просыпавшегося утра. Я очень люблю всякие путешествия вообще, а на этот раз ехала еще на богомолье – и была в прекрасном настроении духа. В монастыре, повинуясь своей привычке, меня потянуло искать старинные памятники на кладбище, и вскоре среди скромных плит я нашла очень оригинальный старый памятник, на котором с одной стороны был выбит в мраморном медальоне бюст мужчины екатерининских времен, с другой – красовался медный медальон с изображенной в профиль женской головой в греческой прическе, – это были, очевидно, муж и жена; под мужниным медальоном – герб и краткая надпись: «Конной гвардии ротмистр… Овцын, родился… умер 1805 г.», более ничего. Я долго не могла оторваться от этого интересного мавзолея: ни муж, ни жена не отличались ни красотою, ни знатностью, но однако оба хотели оставить потомству свои незамечательные физиономии. Суета сует!..

К вечеру нас позвали исповедоваться, но я отказалась, потому что, относясь к говению очень серьезно, я не могу себе представить исповедь и причастие так вдруг, без всякой предварительной подготовки к ним. А ехать на Песочную на два дня затем только, чтобы исповедаться и приобщиться, да еще в то же время погулять, шутить и смеяться, – я этого не могла применить к себе. И странно было мне видеть, как сразу, точно по команде, лица молодежи стали серьезными, сосредоточенными – и это выходило делано и фальшиво…

Ярославль, 16 августа

Я даже не дописала фразы в последний раз: перо падало из рук, я заснула…

Как всегда, мне очень жаль было покинуть родную землю.

Вчера был день моего рождения; уже два года жизни прошли бесплодно, незаметно, хотя за это время я многое увидела, узнала, не говоря уже о наружности, которая стала немного поприличнее. Ах, одно это сознание собственной негодности может довести до бешенства; к тому же я не выношу своего затворничества, насильственного спокойствия – оно вовсе не по моему характеру. Но… еще два года, и я свободна. Дай, Господи, терпение!

12 сентября

На сельскохозяйственной и промышленной выставке северных губерний меня очень привлекает и интересует отдел промышленности. Не сказывается ли в этом мое купеческое происхождение? Хотя мы уже числимся только почетными гражданами, но наши родные, все больше очень самостоятельные купцы, и целый ряд моих предков, с какой стороны ни поглядишь – с бабушкиной, с дедушкиной, отцовской, материнской, – все торговые люди… Мне наиболее нравится в этом отделе резной иконостас удивительно тонкой и изящной работы… Я была на Французской выставке, и, конечно, наша местная промышленность далеко не так ушла вперед, чтобы можно было чему-нибудь удивляться; иные экспонаты были даже смешны, а платья, напр., во всяком случае не допустили бы выставить в окне московского магазина, но для провинции и это сойдет с рук. На выставке есть также павильон