Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер

Линия фронта приближалась, и Фэй все больше боялась за своих детей. Германия походила на ад: разрушенные города, разоренные деревни и горящие поселки. Люди гибли миллионами. О какой надежде для ее маленьких сыновей, таких невинных и хрупких, могла идти речь? Фэй пришлось подавить невыполнимое желание сбежать и отправиться на их поиски. Ей казалось, что она в ловушке, она была совершенно беспомощна и испытывала непреодолимую злобу на Гитлера за то, что он сделал с Германией и с ее семьей[371].

Иногда что-то напоминало ей о кошмарах за пределами Дахау. Однажды утром Фэй и несколько ее друзей стояли во дворе возле барака, когда увидели одну из своих бывших женщин-охранниц из Бухенвальда. Раффорт была суровой тюремщицей. Теперь гордая, властная женщина превратилась в чучело, ее форма была порвана и смята, лицо заострилось. Когда она описывала Фэй, как Бухенвальд пал под натиском американцев, в ее глазах читался страх. Там произошло жестокое сражение, но она сбежала и направилась в Дахау. Некоторые из ее коллег-мужчин сняли форму СС и переоделись в гражданское. У Фэй скрутило живот, когда Раффорт описала вагоны для скота, в которые заключенных загнали во время эвакуации лагеря – она представила, как голодны и напуганы были все эти невинные люди. Она не могла понять, в чем был смысл всего этого садизма, если Германия, очевидно, уже все потеряла[372].

И хотя в замкнутом пространстве Бункера многими овладело уныние, некоторые из заключенных продолжали жить так, будто были отрезаны от реальности. Особенно это касалось тех, у кого было больше всего привилегий: самые удобные, просторные камеры, обставленные так, чтобы максимально приблизить их к нормальным условиям жизни. Комфортнее всего чувствовали себя два государственных деятеля – Курт фон Шушниг и Леон Блюм.

Ум Шушнига занимали великие дела. Жизнь в Бункере была яркой, но гармоничной. «Никто не спрашивает о прошлом, – писал он в своем дневнике. – Никого не волнует настоящее. Но все беспокоятся за будущее». Мысли Шушнига занимало не его непосредственное, личное будущее, а будущее всего мира: «Понятно, что все будет напрасно, если люди и страны не простят друг другу обиды, не перестанут мечтать о триумфе или мести»[373].

Он хорошо ладил с немецкими пленными, проводил «много радостных часов» в их компании. В день рождения Пейн-Беста, 14 апреля, Шушниг и британский агент вместе с банкиром Ялмаром Шахтом и генералом Фалькенхаузеном сидели в саду, наслаждаясь последними лучами заходящего солнца. Неожиданно Шахт начал читать отрывок из «Илиады» Гомера на беглом греческом, который все четверо интеллигентных и получивших классическое образование мужчин хорошо понимали. Они присоединились к декламации, перейдя к Вергилию, а затем к Гёте, но тут «остановились и снова оказались лицом к лицу с реальностью – Дахау и Адольфом Гитлером»[374].

Шушниг считал Ялмара Шахта «одним из самых эрудированных немцев из всех, кого я знаю», и задавался вопросом, какую же вину он должен чувствовать за создание экономических условий, позволивших Гитлеру процветать и объявить войну всему миру[375].

Больше всего Шушнига интересовал и впечатлял Леон Блюм. Они уже встречались в Париже в 1935 году, куда Шушниг, будучи канцлером Австрии, прибыл с официальным визитом. В то время Блюм был радикальным социалистом и ему еще только предстояло стать премьер-министром. Тогда сама мысль, что в следующий раз Блюм встретится с правым канцлером в Дахау (уже тогда печально известным), не говоря уже, что подружится с ним, казалась невероятной. Тем не менее Курт и Вера фон Шушниг проводили много часов в беседе с Леоном и Жано Блюм, и разговор всегда заходил о политике, где они часто сходились во взглядах, хотя очень немногие разделяли их мнения. «Я должен сказать, что обязан гестапо моему знакомству с Леоном Блюмом, – писал Шушниг, – который оказался настоящим европейцем и – что еще важнее для меня – прекрасным и благородным человеком. Возможно, это одно и то же»[376].

Больше всего Шушнигу не хватало книг – единственного, чего нацисты не разрешали ему в плену, – и он был тронут, когда Пейн-Бест подарил ему свой экземпляр «Краткого Оксфордского словаря». Это была первая книга, приобретенная Шушнигом с тех пор, как он потерял свою библиотеку много лет назад. Он и Пейн-Бест узнали друг друга при первой же встрече – в 1930-х годах лицо Шушнига часто появлялось в прессе, а после покушения в «Бюргербройкеллере» нацистские газеты напечатали множество фотографий захваченных британских шпионов[377].

18 апреля, на следующий день после того, как группу заключенных увезли на автобусах, оберштурмфюрер СС Штиллер и его подчиненный Роттмайер вернулись в Дахау. Они оставили заключенных в Австрии, в месте, которое на тот момент держалось в секрете от заключенных, все еще находившихся в Дахау. Двое мужчин вернулись по настоянию Роттмайера, и ни один из них не хотел участвовать в бою за Альпийскую крепость[378].

В Бункере были двое примечательных новоприбывших – Йозеф Мюллер и Франц Лидиг, которые после приезда из Флоссенбюрга жили в другой части Дахау. Мюллер, понятия не имевший, что обязан жизнью своим связям с Ватиканом, все еще был озадачен тем, что его не казнили вместе с Канарисом, Бонхёффером и другими. Они с Лидигом выглядели измотанными, так как их морили голодом и избивали – в большей степени Мюллера. Пейн-Бесту было их так жаль, что он дал им полбутылки рыбьего жира, полученного им от миссис Роде, обеспокоенной его худобой. У всех них в рационе было так мало жиров, что содержимое бутылки им «показалось сладким, словно нектар». Мюллер и Лидиг прикончили его за пять минут, заявив, что это «лучшее, что они когда-либо пили»[379].

Условия в Дахау становились все хуже, места – все меньше, болезни распространялись, лекарств почти не осталось, а еды катастрофически не хватало. Каноник Иоганн Нойхойзлер и капеллан Карл Кункель прошли небольшое расстояние от бывшего борделя до лагерной библиотеки в административном здании и были потрясены количеством трупов, с которыми столкнулись по пути. Большинство умерли от тифа. На пальцах ног висели бирки с именами[380].

Все рушилось, и персонал СС все больше напрягался – боялся приближающихся союзников, боялся количества заключенных и в целом был раздражительным и вел себя агрессивно. В четверг, 19 апреля заключенные получили жуткое напоминание о непредсказуемости СС, которая могла стоить им жизни. Один из заключенных-священников, Габриэль Пиге, бывший епископ Клермон-Феррана, служил мессу в бывшем борделе. Среди молящихся в то утро был генерал Шарль Делестрен, пожилой и мужественный солдат, соратник изгнанного правительства Шарля де Голля. Делестрен играл важную роль в организации французского Сопротивления вокруг Лиона, пока его не выдали гестапо. Во время мессы один из старших подчиненных Штиллера, штурмшарфюрер СС Фриц, ворвался без