Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын

годы писал, что в Советском Союзе «принуждение хотя еще и сохраняется, но оно не применяется к каким-либо классам или слоям населения»[715]. Таким образом, был обозначен отход от репрессивной политики, и в то же время, косвенно указывалось на обоснованность сталинской политики как «необходимой» для существовавшего тогда в СССР государства «диктатуры рабочего класса». В этом вновь проявилась попытка сохранить «баланс», не допустив крена ни в сторону реабилитации сталинизма, ни в сторону дальнейшей «десакрализации» И.В. Сталина и советской власти в целом.

«Развитое социалистическое общество» было объявлено последним шагом к отмиранию государства, в ходе которого оно постепенно передаст свои управленческие функции «коммунистическому самоуправлению»[716]. В СССР еще в период правления Н.С. Хрущева были сделаны практические шаги в сторону передачи части государственных полномочий общественности. Так, функции Министерства культуры по лекционной пропаганде перешли к Обществу по распространению политических и научных знаний[717], руководство физкультурой и спортом — к Союзу спортивных обществ и организаций СССР[718]. Были утверждены более демократичные нормы взаимоотношений между разными структурами государства[719].

В стране было расширено производственное и местное самоуправление. При Советах создавались постоянные общественные комиссии, имевшие право выносить обязывающие решения в адрес хозяйственных и культурно-просветительных организаций. Происходила замена штатных отделов исполнительных комитетов внештатными, общественными. Создавались общественные советы. Некоторые исполкомы на рубеже 1950-х и 1960-х гг. целиком перешли на «общественные начала». В системе образования появились общественные инспекторы и методисты. В 1966 г., по оценкам советских экспертов, численность активистов в различных самодеятельных организациях, работающих под руководством советов, составляла несколько десятков миллионов человек. Расширилось участие граждан в решении социальных проблем предприятий через профсоюзы[720].

В 1972 г. был принят закон о статусе народных депутатов, который определил для них достаточно широкие полномочия.

Заметным было усиление участия граждан в правоохранительной деятельности. В судах работали народные заседатели. При исполкомах местных Советов создавались административные комиссии, комиссии по делам несовершеннолетних, наблюдательные комиссии, заведовавшие исправлением и перевоспитанием осужденных. У милиции появились внештатные сотрудники и общественные помощники. С середины 1960-х гг. в СССР создавались добровольные народные дружины по охране общественного порядка (затем их деятельность была регламентирована постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР от 20 мая 1974 г.). В дальнейшем участие общественности в делах государства расширялось. В ноябре 1979 г. были принят закон «О народном контроле в СССР». В стране работали свыше 1,3 млн групп и постов «народного контроля»[721]. Однако все эти новшества не касались реальной политики. Кроме того, часть общественников действительно с энтузиазмом участвовала в делах государства, но определенная (может быть, подавляющая) часть заявленной общественной работы была, как это водилось в СССР, фиктивной, «для галочки».

С другой стороны, теперь учение об «общенародном государстве» стало частью легитимации отказа от форсированного построения коммунизма, так как оно было последним этапом перед «отмиранием государства», которое в ближайшем будущем теперь не планировалось. Было объявлено, что на этапе «развитого социализма» государство все еще «безусловно необходимо» — как минимум для того, «чтобы руководить», «осуществлять контроль за мерой труда и потребления, охранять права и свободы советских граждан, социалистический правопорядок и социалистическую собственность»[722].

Кроме того, провозглашение «общенародного государства» признавало интеллигенцию «равной» «главным» классам советского общества — рабочим и крестьянам (хотя в некоторых публикациях, по крайней мере в середине 1960-х гг., продолжали говорить о сохранении различий между этими компонентами социума[723]).

Власти пытались предоставить более достойное место интеллигенции, повысить ее официальный статус. Было объявлено, что в СССР интеллигенция стала «народной, социалистической». Были сделаны попытки вовлечь интеллигенцию в «идеологическую работу». В постановлении ЦК КПСС, принятом в декабре 1971 г., было указано на необходимость повышения роли руководящих и инженерно-технических работников «в идейно-политическом воспитании» рабочего класса[724].

Тем не менее в итоге от сталинского подхода к роли интеллигенции в СССР так и не отказались, так как только он давал возможность поддерживать краеугольную для советской идеологии догму «о ведущей роли рабочего класса, о ведомых им крестьянстве и интеллигенции»[725]. Считалось, что «абсолютизация роли интеллигенции в современном обществе» приведет к «умалению роли рабочего класса»[726].

В то же время новая концепция идеологии давала ответ на «технократический вызов». Г.Х. Шахназаров считал, что «технократия… не угрожает социалистическому обществу», так как в СССР она и не может существовать. В то же время он заявил, что отрицание технократии «нисколько не означает отрицания растущей роли специалистов», так как «они могут по-настоящему проявить свои творческие возможности в системе государственного руководства обществом со стороны рабочего класса и Коммунистической партии»[727]. Здесь опять звучала и отсылка к «ведущей роли» рабочего класса.

В свою очередь, западные «технократические концепции», в рамках которых «затушевывается классовая природа власти, обосновывается «ненужность» социальной революции», подверглись жесткой критике. Советский журналист, завотделом редакции журнала «Проблемы мира и социализма» О.Р. Лацис отмечал, что «воспетая Гэлбрейтом власть технократов по сути своей глубоко антидемократична», и «ученые-марксисты уже показали неверность его утверждения, будто к технократам перешла реальная власть, принадлежавшая буржуазии»[728].

Концепция «развитого социализма» пыталась дать ответ на вызов «научно-технической революции». В отличие от «технократии», концепция НТР была положительно воспринята и в СССР, и в других европейских соцстранах[729], как явление, сопутствующее и способствующее социализму. Она обсуждалась, в частности, на симпозиуме ученых соцстран на тему «Соединение достижений научно-технической революции с преимуществами социализма», проведенном в Восточном Берлине в июне 1972 г.

На этом мероприятии Г.Х. Шахназаров подчеркнул, что НТР — это «неотъемлемая составная часть глубокого революционного переустройства человечества, которое завершится повсеместным переходом от капитализма к коммунизму». Было объявлено, что социализм — это «и есть ответ на вызов научнотехнической революции», а сама она «непосредственным и самым активным образом способствует развитию социалистической демократии»[730].

Этап «развитого социализма» напрямую связывался с НТР — в том числе ожидалось, что именно на этом этапе появится «принципиально новая техника, превосходящая все существующие типы мировой техники». Важным считалось «совпадение» научно-технической революции «по времени с эпохой перехода человечества от капитализма к социализму», что рассматривалось как залог «победы социализма» во всемирном масштабе. Соответственно, это «предполагало и победу в соревновании за лучшее овладение достижениями НТР», которой была предписана основополагающая роль в борьбе с капитализмом[731].

Тем самым новая концепция советской идеологии, по мнению теоретиков, была приведена в соответствие веяниям времени и прогресса. Опора на НТР должна была и подстегнуть внедрение достижений науки и техники в советскую экономику, и повысить авторитет власти и идеологии среди интеллигенции[732].

Причиной положительного восприятия концепции НТР в