Проживая свою жизнь. Автобиография. Часть I - Эмма Гольдман

о Саше статью. Я никогда раньше не писала в газету — разве что небольшую заметку в Freiheit — и теперь волновалась, что не смогу написать нечто достойное такого события. За бессонные ночи я перевела не один блок бумаги, пока мне наконец не удалось написать вдохновенную оду «Александру Беркману, мстителю за убитых рабочих Хоумстеда».

На Моста хвалебный тон газеты подействовал как красная тряпка на быка. К тому времени он скопил немало ненависти к Саше и всем нам за близость к группе Пойкерта — и вот Мост начал изливать её в Freiheit, но не открыто, а косвенно и хитро. Так, через неделю после покушения Freiheit разразилась колким выпадом в адрес Фрика, но значение события явно преуменьшалось, а Сашу выставили просто-напросто нелепым. В статье Мост намекал, что Саша «выстрелил из игрушечного пистолета». Арест Нольда и Бауэра в Питтсбурге Мост безмерно осуждал: они якобы не могли участвовать в покушении вообще, поскольку «изначально не доверяли Беркману».

Нольд и Бауэр и вправду ничего не знали о запланированной акции: ещё до отъезда Саша решил, что не откроется им. Но я знала, что Мост лжёт, утверждая, что товарищи не доверяли Беркману: Саша писал мне, как дружелюбен с ним Карл Нольд. Это всё мстительность Моста, желание опорочить Сашу, только это могло заставить его написать такие слова.

Я разочаровалась до глубины души, осознав, что человек, которого я любила, которому поклонялась и верила, проявил себя так недостойно. Да, он всегда считал Сашу своим противником, но как Мост — возмутитель моего спокойствия и предмет фантазий — посмел напасть на него в такой момент? Огромная злость наполнила всё моё существо. Мне хотелось отразить атаку и публично заявить о чистоте, идеализме Саши, прокричать об этом громко, чтобы весь мир услышал и узнал это. Мост хочет войны — он её получит! Я отвечу на его выпады через Anarchist.

Тем временем ежедневные газеты продолжали яростную кампанию против анархистов. Полицию призывали вмешаться и загнать в угол «подстрекателей… Иоганна Моста, Эмму Гольдман и им подобных». До этого моё имя почти не упоминали в прессе, а сейчас оно то и дело появлялось в самых сенсационных материалах. Полиция взялась за дело. Охота на Эмму Гольдман началась.

Я жила у своей подруги Пеппи, в доме на углу 5-й улицы и 1-й авеню — прямо возле полицейского участка. Мне часто приходилось проходить мимо него, абсолютно не таясь, много времени я проводила в офисе Autonomie — и всё же полиция почему-то не могла меня разыскать. Однажды вечером, пока мы были на собрании, полицейские обнаружили, где я живу, вломились в квартиру с пожарного выхода и унесли с собой всё, что попалось под руку. Исчезла моя большая коллекция революционных брошюр, фотографий, вся переписка. Но полицейские не нашли того, за чем явились, — ещё после первых сообщений в газетах я уничтожила все следы Сашиных экспериментов. Поскольку ничего преступного в квартире не было, законники стали преследовать служанку Пеппи, но та была слишком напугана видом офицера и не могла ему ничего толком рассказать. Она решительно утверждала, что не видела в квартире человека с фотографии (Сашу), которую ей предъявили сыщики.

Через два дня после обыска хозяин квартиры велел нам съезжать. Вслед за этим последовал ещё более серьёзный удар: мужа Пеппи, Моллока, работавшего на Лонг-Айленде, схватили и доставили в Питтсбург по обвинению в сговоре с Сашей.

Несколько дней спустя полк полиции, расследовавший покушение, прибыл в Хоумстед. Самые сознательные из сталелитейщиков были против этого вторжения, но их подавили консервативные рабочие элементы — они наивно воспринимали солдат как необходимую меру защиты от новых нападений пинкертоновских агентов. Впрочем, войска вскоре показали, что пришли защищать заводы Карнеги, а вовсе не хоумстедских рабочих… Но один из солдат оказался достаточно проницателен и сумел разглядеть в Саше мстителя за рабочих. Храбрый парень дал волю своим чувствам и призвал полк крикнуть «троекратное ура в честь человека, который выстрелил в Фрика». Его предали военному суду и подвесили за большие пальцы на руках, но от своих слов он не отрёкся. Поступок этого солдата был единственным светлым мгновением в веренице ужасных чёрных дней после Сашиного отъезда.

После долгого, мучительного ожидания мы получили письмо от Саши. Он писал, что его очень порадовал поступок того солдата — рядового Айэмса; это доказывало, что пробудилась даже американская армия. Саша предлагал мне найти этого парня, выслать ему анархической литературы — «он был бы ценным экземпляром в движении». Саша просил не беспокоиться о нём: он в хорошем расположении духа и уже готовит речь для суда — не для защиты, как он подчеркнул, а для объяснения своего поступка. Разумеется, он отказался от адвоката и решил защищать себя сам — как все настоящие русские и прочие европейские революционеры. Именитые ­питтсбургские адвокаты предложили Саше свои услуги бесплатно, но он отверг помощь — анархисту не пристало нанимать адвокатов; эту точку зрения мне предстояло донести до товарищей. Саша интересовался, что у нас случилось с Гансом Вурстом (это прозвище мы дали Мосту для конспирации). Кто-то уже написал ему, что Мост не одобрил его поступок — Саша не мог понять, как такое возможно. Он счёл бесконечно глупым шагом арест Нольда и Бауэра — те ничего не знали о его планах; он сказал им, что уезжает в Сент-Луис, а потом снял комнату в гостинице на имя Бахметова.

Я прижала письмо к груди, а потом стала покрывать его поцелуями: мне было ясно, что и сейчас Саша думает обо мне, хотя в письме он ни словом не обмолвился о своих чувствах.

Меня чрезвычайно встревожило его решение защищать себя самостоятельно. Я всегда восхищалась логичностью Сашиных рассуждений, но знала, что его английский, как и мой, безнадёжно плох, тем более — для речей в суде; мне казалось, что шансов на успех попросту нет. Но Сашина воля была для меня как никогда свята, и я лелеяла надежду, что суд будет открытым: тогда я смогу перевести речь, и мы на всю страну разнесём новости о разбирательстве. Я написала Саше, что полностью согласна с его решением: мы начали готовиться к большому митингу, где собирались обстоятельно разъяснить истинные мотивы акции. В письме я рассказала и об энтузиазме, с которым событие приняли в Autonomie и кругах еврейских товарищей, о точке зрения на произошедшее социалистической газеты Volkszeitung, о воодушевляющей поддержке итальянских революционеров… Я добавила, что всех нас восхитило мужество молодого солдата, но он — далеко не