Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

и отзывчивым человеком, добропорядочным соседом и большим любителем путешествий по нашей Родине. Подписи: Муратовы. Иваниди. Пиркины. Примечание: фотографии путешествий прилагаем».

Из ЛОВД дядю Наума нам выдали на поруки.

– Ставрос, ты его хоть на «Сельмаш» к себе кем-нибудь пристрой, – сказал капитан Асахов, – пропадет же. Взяли на вокзале. Спал на лавочке. При себе ничего! Хорошо, я был на смене. А так бы в районку попал. Черные живо в бичи перевели бы. Сейчас там много таких батраков. Наум, не спи! Завтра чтоб устроился на работу!

– Устрою, – пообещал дядя Ставрос, и они вдвоем с папой вывели дядю Наума из милиции.

Дядя Наум спал трое суток, а потом еще трое суток молчал. Так же молча он рассматривал фотографии из своих путешествий, которые я выложил перед его кроватью, переворачивал их, читал надписи…

Наконец он сказал:

– Муратов, ты в подъезде карту повесил?

– Угу, – ответил я, – отмечал передвижение по нашей Родине. Классно вышло!

Дядя Наум на своей карте пальцем отмерил расстояние от Смоленска до Витебска и покачал головой:

– Классно, только лучше бы ты повесил карту мира.

– Почему? – поинтересовался я. – Ты и так не все наши города объездил. Вон еще где не был! – Я ткнул пальцем чуть выше Красноярска.

– А повесил бы карту мира, то был бы тут! – Он провел пальцем от Витебска выше, туда, где заканчивалась цветная часть, и остановился возле самого края карты, затем перешел на стену и провел палец еще дальше, туда, где висела радиоточка. – Может быть, я туда хотел!

– Туда? – удивился я. – В розетку?

Дядя Наум вздохнул и опять замолчал.

Через неделю он уже работал на «Сельмаше». А еще через неделю – на «Казмаше», где, по его словам, он окончательно понял, что ему нужно от жизни, и перевелся грузчиком в магазин «Целинный».

Тетя Хеба била пыльный коврик на балконе и громко возмущалась на весь двор, не понимая поступок дяди Наума.

– Не понимаю, – говорила она, – уехал. Остался бы в Керчи. Ловил бы кефаль. Ел сыр. На дубленку бы не копил. А тут грузчик! В богом забытой стране. В богом забытом городе. В богом забытом доме. На богом забытой реке…

Дядя Наум, сидевший на лавочке, тихо сказал:

– Бог, который забыл про это место, еще не умер. И поэтому я здесь. Иначе зачем он меня сюда вообще направил? Помнит он про нас или нет, но мы-то про него помним. Как понадоблюсь в другом месте – заберет.

– Сталин нас сюда направил и его партия! – шарахнула хлопушкой тетя Хеба. – При чем тут бог вообще?

– Я и говорю, – сказал дядя Наум, – Сталин!

С тех пор как Пиркины и Иваниди уехали, в доме живем только мы и дядя Наум. В квартире его за все время проживания мало что менялось. Телевизор, тахта, стол, книги, гитара и гиря были постоянны. Появлялись и пропадали магнитофоны, кассеты, пуфики и шторы. Однажды у него был настоящий видик. Фильмы он мне никогда по нему не показывал. Говорил, что немецкий в моем возрасте можно учить и на слух. Я слышал крики убийств и выучил пару фраз про фантастику. Потом видик пропал, и дядя Наум опять стал водить к себе дачниц-спортсменок, обучая их немецким фразам.

– С уроков сбежал? – спросил дядя Наум, крутя плоскогубцами ручку телевизора. – Может, вообще перестанешь ходить?

– Каникулы осенние.

– А с рюкзаком чего тогда? – он ткнул плоскогубцами в ранец у меня на спине. – Чего ты вечно с ним шатаешься?

– Фантики.

– В стране черт знает что творится, а у этого фантики, – удивился дядя Наум и докрутил телевизор до Горбачева. Горбачев стоял посреди арбузного поля и разговаривал с какими-то сельчанами в белых халатах.

– Теперь понятно, откуда эта бахча взялась, – заявил дядя Наум, – но это ладно… Главное, чтоб он завтра к ассенизаторам не поехал. А то ложек столько в доме нет.

Первый этаж в нашем доме пустует. В квартире Иваниди воет ветер, у Пиркиных от голода воет какая-то собака, которая умудрилась попасть в их квартиру через приоткрытое окно и вылезти обратно не может.

– Она думает, эти Пиркины что-то оставили? – Дядя Наум берет гитару. – Пииркины-ы-ы что-то оставили, – распевает он свою песню, – что-о-о могут оставить они? Они! Они? Оставить могу-ут… Что, Муратов, они могут оставить?

– Память? – предполагаю я. – Оставить могут только память?

– Оставить могут только память, – подхватывает дядя Наум, – зачем нам нужна она? У нас своей вполне хватает, мы помним все, что не забыли, и вспоминаем то, что хочется забыть. Муратов? – Он словно о чем-то вспомнил и прекратил петь. – Слушай, сегодня какое число?

– Пятое ноября, – говорю я, – скоро праздник.

– Точно, – повеселел дядя Наум, – пятое. У меня день рождения. Угощаю! Пошли в парк!

– В парк? Сейчас?

– Ну да, в парк. За карусели я плачу. Одевайся, буду ждать тебя на улице.

Идти в ноябре в наш парк занятие малоприятное. Мороженое уже не продают, карусели не работают, детская железная дорога закрыта, и сам парк напоминает скелет рыбы, который обглодали так, что по нему не сразу и поймешь, рыба это или останки суслика.

– Самое важное в парке что? – спросил дядя Наум, вышагивая по дамбе в сторону моста. – Разве карусели со сладкой ватой?

– А что? – Я перепрыгнул через лужу. – Что важное?

– Самое важное в парке – это встреча на лавочке. Вот представь, – дядя Наум остановился и зажег сигарету, – мы приходим в парк. А там никого. Нам скучно? Отчасти да. Мы ходим по парку, ищем людей, пытаемся веселиться. Знаешь, как трудно уметь веселиться? Очень трудно. Еще труднее изображать веселье. Пытаться быть как все. Ты только представь: куча людей, которые изображают веселье. Едят тонны сладкой ваты, пьют газировку, облизывают стаканчики с мороженым – и все ради того, чтоб казаться веселыми. Но им не везет. Веселья нет. Люди лихорадочно ищут причины невеселья… и находят. Какие?

– Не знаю. – Я поднял плоский камешек с плиты и лягушкой запустил его по Ишиму. Камень восемь раз скользнул по воде и нырнул вглубь. – Мне всегда весело.

– Ну это тебе, – парировал дядя Наум, – ты и воробьям дули показываешь. А вот люди, – продолжил он, – они ищут веселье. Понимаешь? А его нет. Виноват кто? Погода виновата. Карусели закрыты. Шашлык невкусный. Река холодная. В Анапу лучше бы поехали. Дети обкакались. Лавочка занята…

– И что делать?

– Вот! – подытожил дядя Наум. – Вот это самое главное. Ответ – ничего! Не нужно заранее настраиваться на веселье. Зачем? Гораздо честнее и правдивее идти в парк и искать встречи на лавочке. Вот я хотел бы там