Традиции & Авангард. № 4 (7) 2020 - Литературно-художественный журнал

места. Когда сын вместе с Димой вошёл в дом, Зиновьева снова кольнуло завистью – бледный полноватый Никита проигрывал Серёгиному сыну по всем статьям. Мальчики сели в разных концах стола, причём Никита втиснулся между отцом и матерью.

Зиновьеву хотелось продолжить разговор о Байракове, но не в присутствии сына, тот был уж слишком впечатлительным.

После мороженого разговор окончательно расклеился. Даша прижималась к Серёге, поглаживая его то по щеке, то по ноге. Камаев принимал её ласки благосклонно, Дима отводил глаза. Он даже пересел поближе к Никите, удостоил его каким-то вопросом, и мальчик ответил с такой страстной благодарностью, что у Зиновьева защемило сердце.

На обратном пути из Коптяков решили сделать остановку в монастыре на Ганиной Яме – об этом попросила Надя.

– Мне квас у них нравится, – сказала она. – И надо поставить свечи Сергию Радонежскому, он в учёбе помогает.

Уйти в монастырь

Вечерняя служба закончилась, почти все туристы разъехались, и на парковке у монастыря скучала лишь пара машин. Надя купила две бутылки монастырского кваса в трапезной, бросила их на заднее сиденье, а потом вдруг сказала:

– Пошли-ка, Олежка, в храм. Мне кажется, тебе это нужно.

Никита оторвался от планшета:

– Я вас здесь подожду.

– Ты тоже пойдёшь, тебе тоже нужно, – спокойным, но непререкаемым тоном произнесла мать. И Зиновьев, и Никита прекрасно знали, что если Надя говорит таким голосом, то безопаснее всего послушаться. Молча выбрались из машины. Никита бурчал:

– А тебе не кажется странным, мать, что мы ходим в церковь, только когда нам что-то нужно от Бога?

– Это неправда, – всё тем же ровным голосом произнесла Надя. – И я сто раз просила: не называй меня «мать»! Я предпочитаю «маму».

– Хорошо, мать! Ой, прости!

У входа в монастырь Надя быстро перекрестилась – как будто отогнала комара, потом выкопала в специальной коробке юбку на завязках бордового цвета и платок в чёрных цветах. Повязала голову «по-колхозному», намотала юбку поверх джинсов и превратилась из хорошенькой женщины средних лет в унылую пожилую паломницу.

– Тётя Мотя, – сказал Никита, с любовью глядя на мать. – Я буду делать вид, что с тобой незнаком.

– Да пожалуйста, – улыбнулась Надя. – Пошли сначала купим свечи.

Зиновьев за свечами не пошёл, остался ждать на дорожке между соснами. Он, конечно, бывал на Ганиной Яме и раньше – помнил, и как приезжал сюда патриарх в августе 2000 года, и как горели здесь впоследствии деревянные храмы: несколько раз в новостях сообщали о пожарах. Депутат сопровождал в монастырь высоких гостей – одна москвичка из министерства образования оказалась истово верующей, обошла все церкви (их здесь семь, по числу членов царской семьи), накупила икон, а потом вдруг попросила отвезти её ещё и в Поросёнков Лог, на мемориал.

С этим мемориалом всегда путаница, даже местные не очень понимают, как относятся друг к другу два этих места – такие близкие географически и такие далёкие по своей сущности. Церковь не верит, что в Поросёнковом Логу нашли тела тех самых Романовых, – считает, они были уничтожены в урочище Ганина Яма. Государство думает иначе, как, кстати, и Зиновьев, – зря, что ли, делали экспертизы всех найденных здесь тел? Вряд ли могло быть столько совпадений. Но лично для Зиновьева другое было странно: на мемориале ему всегда становилось тоскливо, хотелось как можно скорее сесть в машину и вернуться в город. А из монастыря, напротив, не хотелось уходить никогда… Вот и теперь он обо всём позабыл, любуясь, как сверкают на вечернем солнце золотые луковки бревенчатого храма.

Надя с букетом свечей, пахнущих мёдом, и Никита, уже не такой смурной, как десять минут назад, нагнали Зиновьева, когда он уже почти что дошёл до памятника Николаю Второму.

– Я вот что думаю, – сказал Никита. – Может, мне в монастырь записаться, если я по конкурсу не пройду?

– Ха! – откликнулась Надя. – Сюда конкурс почище, чем в твою «вышку». Сколько тут монахов живёт, Олежка, не помнишь?

– Пятеро вроде бы. Или шестеро.

– И вообще, какой из тебя монах, Никита? Для этого надо как минимум верить в Бога.

– А может, я поверю… Аппетит приходит во время еды. Надо посмотреть, какие экзамены в семинарию сдают.

Сын тут же достал планшет из рюкзака, а Надя с молчаливым ужасом глянула на мужа: только этого нам ещё не хватало!

– Я вообще крещёный? – спросил Никита.

– Разумеется. Тебя владыка Викентий крестил, в домовой церкви.

– Ну супер. Только вот тут надо выучить целую кучу молитв, знать Священное Писание, иметь рекомендацию от духовника… У меня есть духовник?

– Никита, давай-ка для начала зайдём в храм и поставим свечи.

Зиновьев потоптался немного у входа в церковь, но потом всё-таки вошёл туда вслед за женой и сыном. Надя зажигала свечи у иконы седобородого старца с интеллигентным лицом, а Никита не отрываясь смотрел на сутулого монашка, сидевшего в углу с чётками в руках. Депутат ощутил холодный зуд в сердце, как будто к нему приложили кусок льда, и замахал руками, отгоняя морок.

Сон без сна

В ночь с субботы на воскресенье сон привиделся такой: Никита показывал родителям ведомость с итоговыми баллами, и у него было меньше двадцати из ста по всем предметам. Сын этому почему-то радовался и говорил, что вообще не видит смысла в высшем образовании и лучше он пойдёт в армию. Проснувшись, Зиновьев решил, что считать этот сон кошмаром определённо нельзя, хотя чувство некоторой обескураженности не оставляло его до обеда.

Монастырский квас, проведя ночь в холодильнике, стал ещё вкуснее – но, выпив кружку, депутат снова почувствовал ледяной зуд в груди слева. Надо бы показаться врачу – завтра же позвонит Габинскому в кардиоцентр.

– Да это жара всё, – сказала Надя. – И ты совсем не отдыхаешь!

– А вчера мы что делали, интересно? В Коптяках?

– Ну это не совсем правильный отдых. По жаре тащились, выпивали, кальяны все эти…

Зиновьев кивнул, соглашаясь, но всё-таки целый день занимался делами: обзванивал знакомых, искал для Севы приёмную семью, написал по этому поводу пост в «Фейсбуке» (триста пятьдесят лайков и сто восемнадцать комментариев, из них полезных – пять). Уже перед самым сном вспомнил, что так и не дочитал приговор, вынесенный Ивановой.

– Спать идёшь? – спросила Надя.

– Чуть позже…

– Ну как знаешь, – протянула Надя, и депутат уловил в её голосе разочарование. Тут же бросил недочитанные бумаги на пол и поспешил за женой в спальню. Они закрылись изнутри на ключ и включили музыку, хотя это была лишняя мера предосторожности: Никита в это время сидел у себя в комнате в наушниках, общаясь с Денисом.