Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

22 февраля, 1942

Сегодня у нас в школе шли жаркие дебаты о поэзии. Во время антракта Рейчел Перельман, одна из студенток, вытащила из кармана экземпляр подпольной газеты. Газета перепечатала отрывок из стихотворения Юлиана Тувима «Цветы Польши», написанного великим польским поэтом где-то в изгнании.

– Где сейчас Тувим? – спросил кто-то.

– В Англии или Америке, – ответила Рейчел.

Мы все столпились вокруг маленькой газетной страницы и читали строки поэта, которого мы всегда боготворили. Тот факт, что стихотворение прибыло из свободного мира, усилил наше волнение, и мы надеялись, что еврейский поэт отправит нам слова утешения.

Нас ожидало разочарование. Стихотворение было полно любви к Польше, талантливые стихи содержали глубокие символы, но в них не было ни слова ободрения, которого мы все жаждали. Обсуждение стихотворения было весьма бурным. Некоторые критиковали великого поэта за то, что он не с нами; другие говорили, что ему повезло: он бежал и, находясь за границей, он может привлечь внимание мира к нашей горькой судьбе.

– Но знает ли он сам обо всем, что происходит в гетто? – спросил один ученик.

Я пыталась защищать Тувима, который был родом из того же города, что и я. Я вспомнила, как он приходил в магазин моего отца купить картины.

– Может быть, он и страдает в изгнании, может быть, его сердце полно тоски по родине, – сказала я.

Но мои доводы не возымели особого действия. Юные поклонники Юлиана Тувима ожидали от любимого поэта более энергичной поэзии в эти бурные времена. Тем не менее все относились к листочку бумаги как к священной реликвии, а некоторые даже переписывали стихи. Я тоже их переписала:

Как пахли вы, варшавские сирени,

Когда, развалин блеском одевая тени,

Нашего рабства первая весна

Пришла, смущенья и волненья лишена?[65]

24 февраля, 1942

Вчера ко мне пришла Ева Пикман со своей подругой Болой Рапопорт. Они попросили меня дать им слова нескольких английских песен, которые я пела на сцене. Бола хочет стать певицей в кафе, и ей нужно создать репертуар. Я обещала составить для нее программу. Она очаровательная девушка девятнадцати лет, типичная южная красавица. Когда мы немного поговорили, я узнала, что ее отец – американский гражданин и что в настоящее время он интернирован в лагерь «Лауфен» в Германии. Она сказала, что скоро начнут интернировать и женщин. Мне нужно уговорить маму снова доложить в гестапо, что она вражеская иностранка. Возможно, тогда нас интернируют вместе с ней как ее семью. Ходят слухи, что вскоре будут производить обмен пленных – гражданских и военных.

Пешеходный мост, соединявший две части Варшавского гетто. 1942 год

Недавно гетто потрясло сенсационное сообщение. На арийской стороне при попытке контрабанды мехов на продажу был арестован полковник Шеринский. Сейчас он в тюрьме, и никто не знает, что с ним будет дальше.

27 февраля, 1942

Ромек сейчас работает на стройке новой тюрьмы на улице Геся: еврейский квартал обзаводится еще одним общественным зданием. Интересно, для каких преступников она предназначена. Для нищих, которые выхватывают свертки на улицах, чтобы утолить голод, или для несчастных голодных, которые стонут, лежа у стен, или, может быть, для тех, кто пересекает границу гетто в поисках работы? Немцы приговаривают к смертной казни тех, кто выходит из гетто, и недавно за это преступление было расстреляно несколько человек. Но всем наплевать: лучше умереть от пули, чем от голода.

Повсюду в провинции, даже в деревнях, создаются закрытые помещения для евреев. Тем не менее многие евреи покидают Варшаву и переезжают в небольшие города, особенно вокруг Люблина, где самая дешевая еда. В то же время в Польшу привозят большие эшелоны евреев из Германии, Австрии и Чехословакии. Их селят в такие гетто, где они наверняка умрут от голода и холода. Недавно в Лодзь привезли большое количество иностранных евреев. Председатель Лодзинского совета старейшин, восьмидесятилетний Румковский, в отличие от нашего несгибаемого президента Черняковского, легко поддается нацистам и относится к обитателям гетто как к своим подданным.

Румковский недавно был в Варшаве. Я видела его на улице Лешно: он шел с каким-то высокопоставленным общественным деятелем. Он седой, но хорошо сохранился, и у него пружинистая походка. На рукаве у него была надета желтая повязка с надписью на немецком языке: «Президент еврейской общины Лодзи». Все известия, которые мы получаем из моего родного города, приходят в виде почтовых открыток и начинаются со слов: «Президент Румковский сообщает вам, что такая-то семья жива и здорова». Любая другая переписка запрещена.

Теперь на выходе из гетто очень участилась стрельба. Обычно стреляет какой-нибудь охранник, желающий развлечься. Каждый день – и утром, и позже, когда я иду в школу, – я не уверена, что вернусь живой. Мне нужно пройти мимо двух самых опасных немецких сторожевых постов: на углу улиц Желязная и Хлодная у моста и на углу улиц Крохмальная и Гжибовская. Во втором месте обычно стоит охранник, получивший прозвище «Франкенштейн» из-за своей печально известной жестокости. Очевидно, этот солдат не может заснуть, если на его счету не будет нескольких жертв; он настоящий садист. Увидев его издалека, я вздрагиваю. Он похож на обезьяну: маленький и коренастый, со смуглым лицом, искаженным гримасами. Сегодня утром, по дороге в школу, подходя к углу улиц Крохмальная и Гжибовская[66], я увидела его знакомую фигуру: он издевался над каким-то водителем рикши, который проехал на дюйм ближе к выходу, чем позволяли правила. Несчастный лежал на обочине в луже крови. Желтоватая жидкость капала изо рта на тротуар. Вскоре я поняла, что он мертв – очередная жертва немецкого садиста. Кровь так ужасно алела, что я содрогнулась от ее вида.

Глава X

Весна жестока

30 марта, 1942

С каждым днем все теплее и теплее. Вчера, после долгих месяцев жутких холодов, наконец пришла весна. Поскольку наш двор не заасфальтирован, мои родители перекопали его для огорода. Семена, которые мы купили в «Топороле», уже посажены. Первыми на черной земле появились маленькие зеленые листочки редьки. Мы также посадили лук, морковь, репу и многое другое. У нас даже есть цветы. А в начале апреля будем сажать помидоры и подсолнухи.

Несколько дней назад в Варшаву прибыл транспорт с евреями из Данцига. Я видела, как их вели в гетто.