Гармония преображения - ПАВЕЛ Григорьевич Деркульский

общении с учениками, да и потом свершившееся вознесение? Так получается? Но, тут ещё одна существенная тонкость, и о таком могу сказать и в несколько иное время. Тут снова возвращаемся в вопросу о замене плоти с кровью, вот тут сомнений нет, предложенным кем-то со стороны и непосредственно перед той тайной вечерей, тем хлебом и вином. Так кто же предложил такое? С кем там Иисус и о всём подобном говорил? Чтобы с посланцами от Тёмной стороны? Как-то сомнения берут. Устроившим такое действо с поеданием покойника, скорей хотелось, чтобы труп удалось изрезать на как можно большее число кусочков, чтобы там и как можно больше обречённых в рот такое сунули. Нет, не таким, устроившим такое, нести тем, что придут молиться, да ещё смотря на умерщвлённый труп, какой-то безобидный и пригодный для организации спасения заменитель. Так что тут с Иисусом говорил там, так получается, что либо сам Создатель, либо некие посланцы от той, Светлой стороны. И вот тогда то, если обо всём подумать, всё к такому в плане истины ведёт, что скорее с Иисусом там говорил сам Бог, (в подобном прежде всего убеждает то, что, уже зная про чудовищность того, чему теперь положено свершиться, (а иначе и никак, раз сам на это с представителями тёмной стороны общаясь согласился!), не смог сбежать и отказаться. (понятно, что там было сказано Христу, что раз пошёл, то до конца иди, и вот, коли скончаешься, а не зарежут словно жертву, то вот тогда спасён, а нет, то тут тогда погиб, спасенья больше нет! И вот тебе замена тому страшному, чем сам вот тех людей, в том ритуале несусветном и безумном замаравшихся, погубишь безвозвратно, отныне при молениях это и есть вот с этих пор твои, и плоть, и кровь!) И потому-то дали право так Иисуса там спасать из того пламени. А пламя то? Возможно, пламя там видел потому, что сам Иисус на момент кончины очень мало ведал о всей важности, как чистоты загубленного тела, как снаружи, так и внутри. Тем более, что чтобы от того пламени был жар, что-то не помню, чтобы ощущал.

Опять же, тут, может быть, разумно было бы напомнить всякому интересующемуся, что, если полистать Священную литературу, то там, как минимум, ещё один пример найдётся с принесением в качестве жертвы Богу и на алтаре, и с ритуалом человека. При этом, сколько помнится, там, и не больше, и не меньше, как отец собрался резать собственного сына, делая крайне послушного, и, насколько можно понимать, уже довольно взрослого ребёнка специально жертвой. И не зарезал, всё об этом говорит, лишь только чудом — вовремя остановили.

Тут, между прочим, снова можно вспомнить и про Понтия Пилата. Уже и как-то замечалось, что в свете всех такого рода тонкостей-нюансов, картинка получается такая, что Понтий Пилат начинает выглядеть, в сущности, а едва ли не единственным, кто приложил достаточно заметные старания, пытаясь, так, либо иначе, а спасти Иисуса от такой кончины. Конечно, сориться с такой толпой собравшихся, кричавших о распятии там иудеев наместник римский точно уж не стал, но всё-таки спасти от распятия тогда, а всё же попытался. И тут, действительно, но, всё выглядит так, что был за это как-то даже награждён — как много тех из участников тогда случившегося могут претендовать на хоть какую-то известность сохранившегося имени после того, как минуло столько тысячелетий? Конечно, образ при таких воспоминаниях и поминаниях выглядел точно далеко не лучшим, как-никак, пусть и пытался как-то там избавить от такой ужасной смерти, но так и не смог, да и такое жуткое ночное действие, наверно мог предотвратить, но и тревожить себя чем-то вот таким не захотел. Взгляд со стороны Пилата, надо понимать, был исключительно простой — там у евреев некая религия своя, вот и творят непойми что, так что, пусть и занимаются там, в своём храме, тем, что тамошним жрецам с чего-то в голову приходит. Уж точно, главе государства иудеев как лишь одной некой провинции большого Рима даже и в голову было не способно прийти-заявиться на такое, исключительно ритуального свойства сборище, чтобы там выяснить хоть что-то и, по сути, любопытства ради посмотреть, что здесь сплошь из-за веры громко гомонящих иудеев, в том храме, да ещё и ночью происходит. Как результат всего такого, чьи имена больше всего иного поминались столько тысяч лет рядом с там-тут названным при поклонении, без исключенья каждому известным именем Иисуса? Прежде всего Иуды, как и Понтия Пилата, пусть и говорили о том и другом только нечто скверное, из всех учеников и спутников Христа только разве что лишь Пётр может с вот этими двумя в частоте поминания хоть как-нибудь и в чём-нибудь соревноваться. Павлу и то, пусть тот при этом всё-таки хвалим, но появился-влез вот этот, из в последствии возникших, новоявленных, апостол в этот процесс распространения веры несколько попозже, когда всё и уже там, и уж точно после казни с ритуалом, как свершилось, так и приключилось, и потому, если и может имя этого активного распространителя веры в воскресение в частоте упоминания соревноваться с некими иными именами, то чаще всего потому, что и Петра, и Павла вместе поминают.

Кстати, тут больше всего в плане некого упоминания просится то, что как раз этот самый Павел так прославился и стал знаменит, приложив столько, тут сомнений нет, удавшихся усилий в распространении, как раз символа веры, этого самого распятия. С распятием, как и тем самым заявлением Иисуса на ту встречу перед вознесением вообще много вопросов. С одной стороны, что пальцы специально в раны сунули, чтобы уж точно убедиться, что к тем недоверчивым туда оживший и убитый перед тем мертвец пришёл, уже вызывает много странных мыслей. Простейшая из таких в том состоит, что, преклоняясь перед тем, кто там туда пришёл, при этом, как всё к этому сводится, не ногами вот туда откуда-то приблизился, а именно возник и появился, вот так не поступают, пальцы в дырки-раны, чтобы убедиться, что здесь тот-не тот, уж точно не суют. А то, что при визите-появлении, и этом, и случившемся до этого, как убедились, что пришёл Иисус, на колени перед тем, что видели, попадали, и руки этому возникшему учителю, насколько помнится, открыто и демонстративно целовали, о всём таком, насколько помнится, в том тексте яркое упоминание присутствует. И если всё-таки суют, уж точно ни за что не поминают, желая наиболее помпезно прославлять, как этого, того,