Воскресение и Жизнь - Ивон Ду Амарал Перейра

Понимая его, прекрасное видение приблизилось к нему, легко положило руку на его голову и заключило:

"Твоя совесть подскажет, что делать. Ты находишься на искупительном пути к Истине. Подготовь же себя к критериям её почитания через учение, размышление и исследование, ибо таков долг бессмертной души, чье предназначение — полное единение с абсолютной Истиной…"

XIII

Дмитрий Степанович вернулся в Киев с приходом весны. Он провел остаток зимы в Санкт-Петербурге. Он повидался со старыми друзьями, нанес и принял визиты бывших коллег, чья радость от встречи с ним его приободрила. Кроме того, он погрузился в изучение различных работ по психизму, существовавших в то время по всему миру, включая те, что были переведены на русский язык самим господином Аксаковым, в том числе труды уже покойного Аллана Кардека, чью неоспоримую ценность он признал и принял как руководство для новых направлений, которые — он знал — появлялись в его жизни, наполненной трансцендентным откровением, которое станет самой надежной опорой, ведущей человека по жизни.

За время, проведенное в Санкт-Петербурге, общаясь с тем достойным другом и посещая последующие собрания, на которые его приглашали, он чувствовал, как укрепляется в его убеждениях доверие, приобретенное с первого раза, доверие, которое поднимало его душу из руин безразличия к пришествию божественного идеала, которого ему не хватало. В его доме также происходили визиты последователей Нового Откровения, которые приносили ему стимул для развития идеи через совместные рассуждения, наряду с очаровательным братским общением, которое они так душевно умели устанавливать благодаря возвышенному пониманию движущей силы человеческого существования. И тогда можно было сказать, что там проводились избранные курсы по психизму, когда один за другим посетители, образованные и пытливые мыслители, рассуждали о наблюдениях и опытах, начатых в отношении предмета, тем более привлекательного и вознаграждающего, чем более преданным и беспристрастным становится исследователь.

Однажды, во время определенного эксперимента, проведенного одним из помощников Аксакова, вновь появился призрак его матери, которая, казалось, была назначена в загробном мире ответственной за нравственное обновление сына, как на Земле была ответственна за его воспитание и социальное образование. Она появилась естественно, словно продолжала разговаривать с ним, как прежде, и сказала: "Никогда не думай о своей болезни и не принимай лекарства. Хватит! За двадцать лет болезни, общаясь с величайшими светилами Земли, ты все еще не понял, что твой недуг психического происхождения? Лучше позаботься о своем обновлении для Бога, вот что! чтобы излечить свои чувства, несчастные из-за низменных страстей, если не хочешь в другой будущей жизни родиться в худших условиях. Очисти разум, наложи на себя перевоспитательную дисциплину через изучение самого себя и законов жизни, которых ты не знаешь. И воскреси сердце в свете Евангелия, которое откроет тебе новые горизонты для завоевания. Вместо того чтобы думать о своей болезни, думай о возможности излечить болезнь своего ближнего. Думай о проблеме воспитания детей в целом, о слабости старости, о удручающем положении твоих мужиков и подчиненных. Думай обо всем этом… И увидишь, сын мой, что пока твоя душа таким образом укрепляется, паралич, сковывающий твои шаги, уже не будет казаться несчастьем, которое тебя так раздражало."

На третий день после последней беседы с материализованной астральной формой своей матери он покинул Санкт-Петербург. Не без слёз благодарности паралитик прощался с нежными друзьями, которых оставлял там, и поцеловал плечо Аксакова. С собой он вёз драгоценный груз книг по темам, которые теперь его увлекали, журналы и газеты, напечатанные за границей, на которые он уже подписался, довольный тем, что также переписывается с единомышленниками из разных стран Европы и Америки, которых считал как будто знакомыми с давних пор.

Обратное путешествие оказалось, возможно, еще более очаровательным, чем первое. Поля, вновь покрытые зеленью; последний снег, сходящий с гор и пропитывающий луга, образуя прозрачные ручейки, сверкающие на солнце, словно жидкие бриллианты; деревья, покрытые нежными листочками и обещающие разноцветные цветы и восхитительные ароматы; разнообразные оттенки листвы, от тёмно-зелёного хвойных деревьев до нежно-зелёного хрупких кустарников, тянущихся вдоль дороги; птицы, возвращающиеся, чтобы наполнить жизнью и радостью сияющие просторы, и поместья, оживлённые необходимой суетой; голуби, осмеливающиеся выходить на деревенские улочки в поисках крошек; и всё это под лаской светло-голубого неба, освещённого солнцем, представлялось Димитрию воскресением, которого он никогда прежде не созерцал и которое теперь погружало его душу в волны утешительных вибраций.

Из окна кареты, которая катилась без остановки, словно участвуя в том великолепном оживлении, что весна распространяла повсюду, он смотрел, утешенный, на овраги и луга, покрывающиеся новой травой, и на крестьян, трудящихся на гумнах барских усадеб, чувствуя, что и внутри него самого занималась другая весна, которая станет воскресением его души для новой жизни — жизни Духа, — которую он никогда не различал из глубины безразличия, в котором пребывал до сих пор. И говорил сам себе, рассеянно слушая шум колёс покачивающейся на ухабах кареты и щёлканье кнута форейтора, подбадривающего животных, которые, полные сил, бежали по дороге, гордые своей службой:

— Сколько времени потеряно в безразличии эгоизма, Боже мой! Можно сказать, что я жил до сих пор как будто задыхаясь в саркофаге, не имея возможности видеть и понимать прелести, которыми полна жизнь. Сколько счастья я мог бы испытать за сорок лет существования, если бы иным было моё понимание жизни и законов судьбы! И сколько радости я мог бы распространить вокруг себя вместо горечи, причинённой требованиями моего характера, изменённого неприятием болезни, которая меня поразила! О Козловский, Козловский, мой дорогой друг и брат! Теперь я понимаю причину, по которой ты чувствовал себя укреплённым в глубине твоего позора!

На первой станции смены лошадей, в гостинице которой они должны были провести ночь для отдыха, во время чая, прежде чем полностью стемнеет, Димитрий пожелал сесть у подоконника маленького пристанища, чтобы созерцать оттуда закат солнца, полёт птиц и голубей, ищущих свои гнёзда. Когда кресло, в котором он сидел, передвинули туда, он обратился к Мелании, которая неизменно находилась рядом с ним, и вежливо попросил:

— Принеси, матушка, Новый Завет Господний. Возвращаясь к моей родной колыбели, когда новые моральные перспективы вырисовываются в моей судьбе, и воскресение пробивается из глубин моего существа, я хочу открыть эту книгу наугад и посмотреть, что её страницы посоветуют мне осуществить в первую очередь. Я открою её во второй и в третий раз. И что бы она мне ни сказала, я воплощу это в жизнь.

— Но… Димитрий…