Советская ведомственность - Коллектив авторов

победы» писал: «Быть и дальше на „иждивении“ различных строительных организаций города, выклянчивать у них те или иные материалы, постоянно находиться в зависимости от благосклонности того или иного ведомства – значит поставить под серьезную угрозу дело восстановления жилищ города»[442]. Он считал необходимым создать собственную строительно-ремонтную базу при горсовете. Серьезные изменения последовали в марте 1946 года, когда утвержденный пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства страны подчеркивал необходимость подъема «организаторской роли» и «практической деятельности» городских Советов, которые становились «непосредственными организациями самих масс»[443]. Реципрокность, такая как укрепление связи с «массами», создавала сталинское гражданство и вырабатывала технику (у)правления гражданскими категориями: «Совет сможет полнее использовать ресурсы своей области, города, района и поставить их на службу пятилетке, если будет решать вопросы развития местной промышленности не кабинетным порядком, а с широким привлечением инженеров, ученых, рабочих, служащих»[444]. Для «успешной работы государственного аппарата» от министерств требовалось наладить «правильные взаимоотношения» с местными Советами, разбираться в их повседневной жизни, а не оставаться на «узковедомственных позициях»[445].

В сталинском дискурсе гражданская реципрокность могла существовать только в рамках дисциплинарного порядка: «Внутрипромышленные связи настолько усложняются, деловые интересы различных видов производства так тесно переплетены, зависимость одной отрасли от другой становится столь ощутимой, что строгая государственная дисциплина во всей деятельности промышленности, сверху донизу, приобретает поистине решающее значение»[446]. Сталинский дискурс продолжал ставить государственную дисциплину в основу большевистского холизма. На XIX съезде партии Н. С. Хрущев определил этот принцип так:

Имеется немало работников, которые считают, что законы писаны не для них. Возомнив, что им все позволено, такие работники превращают подведомственные им предприятия или учреждения в свою вотчину, где заводят свои «порядки», свою «дисциплину», отбрасывая прочь дисциплину государственную. Они не считаются с решениями партийных организаций, с мнением партийной массы. <…> Понятно, что партия не может мириться с таким барским, антипартийным представлением о дисциплине. Это зло надо также решительно выкорчевывать, так как оно подрывает партийную и государственную дисциплину и наносит тем самым серьезный ущерб интересам партии и государства[447].

Так же как и в предвоенные годы, следовать дисциплине значило выполнять план и исполнять государственные задания и обязательства: правильно использовать оборудование, экономно расходовать инструменты, сырье, материалы, топливо, электроэнергию, равномерно количественно и качественно выполнять планы, обеспечивать выпуск нужной государству продукции[448]. Кроме исполнения плана, дисциплина становилась чем-то большим, требовала от хозяйственников и советских служащих активной практической деятельности:

В социалистическом обществе государственная дисциплина означает не только безусловное выполнение государственных производственных планов по всем видам продукции, улучшение ее качества и снижение себестоимости. Государственная дисциплина в понимании советских людей означает и проявление инициативы, настойчивости в решении задач государственной важности, умелое использование инициативы и активности трудящихся масс, создание необходимых предпосылок для дальнейшего роста производства[449].

Виной нарушению дисциплины всегда становились «узковедомственные», а значит, и «антигосударственные позиции» хозяйственных руководителей[450]. Сохранять государственную дисциплину, не допускать процветания волокиты, канцелярщины и бесхозяйственности могли только хорошо подобранные кадры[451]. Другие же работники, вместо того чтобы «стоять на страже государственных интересов», «сами нарушают государственную дисциплину, проявляют ведомственный подход к решению общенародных задач»[452]. В «Правде» указывалось, что такие «горе-руководители в угоду местническим или узковедомственным интересам наносят иногда ущерб общегосударственным интересам»[453]. Эта риторика государственных интересов в среде советских и хозяйственных управленцев была актуализирована докладом секретаря ЦК ВКП(б) Н. С. Хрущева об изменениях в партийном уставе на XIX съезде партии, когда он заявил, что «еще не искоренена до конца антигосударственная практика, когда узковедомственные интересы ставятся выше интересов государства, интересов партии»[454]. В сталинском дискурсе кадры по-прежнему решали все[455].

Таким образом, сразу после окончания войны произошло возвращение гувернаментальности. Однако она вернулась в новой оболочке городского дискурса. Принцип сталинского большевистского холизма определял критику ведомственного подхода в строительстве городов – государственная дисциплина по-прежнему оставалась абсолютной нормой, которая формировала взаимоотношения государства и населения. Это соответствие идеологии государственной дисциплины и городского дискурса в позднем сталинизме согласуется с рассуждениями Фуко о том, что общая дисциплинаризация периода Нового времени имела, по существу, городскую модель[456]. Города становились идеальными пространствами контроля над населением, и Советское государство бросило все силы на их восстановление. На горсоветы возлагалась задача призыва граждан встать в ряды строителей, а на проектировщиков и предприятия – соблюдать «твердую архитектурную и планировочную дисциплину»[457]. Отступление от генеральных планов со стороны ведомств при строительстве городов являлось дисциплинарным нарушением: «Некоторые ведомства ведут строительство без учета общих интересов восстановления города. Такой ведомственный подход осужден правительством. Каждый вновь выстроенный дом должен содействовать формированию города»[458]. Множество ведомственных проектных организаций также нарушали «градостроительную дисциплину», поскольку «уродовали» города «низкопробными проектами»[459].

Итак, сталинская реципрокность по-прежнему занимала первостепенное место в переформатировании практик (у)правления. Вместо кабинетного подхода приветствовалось (у)правление действием. По сравнению с довоенной риторикой этой практической деятельности руководителей в новых реалиях особой декларации удостоились коммунисты. Партийный контекст стал заметной частью антиведомственного дискурса. Партактивы должны были брать под контроль деятельность советских, хозяйственных и общественных организаций[460]. Они становились «самостоятельными и независимыми» и «свободны от ведомственных влияний»[461]. Вместе с советскими работниками они оставались верны принципу большевистского холизма – «в любых условиях и любой ценой защищать интересы советского государства»[462]. Видный академик М. Б. Митин писал: «Партия большевиков – мозг и душа советского общества, выразительница общегосударственных интересов Советского Союза, выступающая против всяких проявлений ведомственных, местнических тенденций и стремлений»[463]. Большевик был «правдивым и честным», не мог ставить «свою ведомственную колокольню выше государственных, партийных интересов»[464]. Поэтому партийцы создавали реципрокную рабочую повседневность городских и областных Советов:

Вежливое отношение к гражданам, обращающимся в данное учреждение, быстрое прохождение бумаг, умение видеть существо каждого дела, нетерпимость ко всякого рода проявлениям бюрократизма, волокиты, излишеств, ко всякого рода попыткам подчинить интересы государства интересам узко-ведомственным – все это не может быть достигнуто путем одних административных мер. Это – задача повседневной и упорной воспитательной работы, которая и является главным в повседневной деятельности каждой партийной организации советского учреждения[465].

Вслед за новой рационализацией горсовета следовало переосмысление статуса исполкомовских руководителей, которые обрели больше самостоятельности. Расширение их прав базировалось на том же подходе, что и в период войны, когда управленцы получили свободу в решении своих проблем. Как считалось, на войне «выросли и закалились многочисленные кадры руководящих советских работников»[466].