Альманах «СовременникЪ» №4(24) 2021 г. (посвященный 800-летию Александра Невского) - Альманах Российский колокол

р., санинструктор, захоронен.

Воротынский район

Фролов Григорий Федорович

1907 г. р., политрук, захоронен.

Авдонин Виктор Александрович

1913 г. р., мл. лейтенант, увековечен.

Тонкинский район

Царегородцев Степан Ермолаевич

1902 г. р., рядовой, увековечен.

Терпилов Евдоким Иванович

1901 г. р., рядовой, увековечен.

Татарников Иван Матвеевич

1902 г. р., рядовой, увековечен.

Павловский район

Соловьев Василий Иванович

1902 г. р., рядовой, увековечен.

Сормовский район

Чертополохов Александр Александрович

1904 г. р., рядовой, увековечен.

Сосновский район

Судницин Александр Алексеевич

1918 г. р., лейтенант, увековечен.

Кровь, пот и горе

Простым карандашом, реже чернилами написаны фамилии, имена, отчества геройски погибших товарищей, их адреса, куда направят потом страшную весть о смерти родственника.

Меняется почерк исполнителя. На смену погибшему или раненому бойцу приходит другой солдат для записи павших в бою.

Читаю вновь и вновь донесение, и имена стали до боли знакомыми.

Наверно, ни одну из русских семей не обошла война. Кровью и потом завоевана ПОБЕДА. Горе и слезы матерей, жен, осиротевшие дети, отцы, сжимающие кулаки от боли и ненависти к врагу.

Нам, ныне живущим, никак нельзя забыть их подвиг. Это почетные граждане планеты, это родные и чужие, отдавшие свою жизнь за наше будущее. Им, таким молодым и сильным, красивым и здоровым, хотелось жить, любить, улыбаться. Судьба распорядилась иначе.

ВЕЧНАЯ ВАМ ПАМЯТЬ!

Листвина (Литвин) Ирина

Родилась 23.04.1944 в Новосибирске. Окончила ленинградский институт ИТМО и 4 курса вечернего отделения филфака ЛГУ. Работала около 20 лет техническим переводчиком на одном из ленинградских НПО.

В 1996 году увезла тяжелобольного отца лечиться в Израиль, где и осталась с семьей в городе Хайфе. В 2010 году вернулась в Санкт-Петербург. С 2017 года по настоящее время живет то в городе Хайфе (Израиль) в семье сына, то в Санкт-Петербурге.

Недавно в издательстве «Геликон+» (СПб.) вышли две книги И. Листвиной: «Гербарии, открытки…» из двух частей и сборник стихов «Прогулки вдоль горизонта». В 2019 гооду отрывок из «Гербарии, открытки» был опубликован в альманахе «Достояние» (Иерусалим). Стихи публиковались в периодике: впервые в самиздате, но в известном в Ленинграде журнале «Часы» подред. Б. И. Иванова, а спустя годы в журнале

«Кастальский ключ», город Хайфа.

Из сборника «Площади – окна», входящего в избранное «Предвестья», на темы из русской истории

Из цикла «По Святой Руси»

Преполовение Пятидесятницы

День свв. Бориса и Глеба

У Бориса и Глеба

Свет и служба идет.

Б. Пастернак

Ярче белого хлеба

по небу ледоход —

на Бориса и Глеба

жар с земли он собьет.

Обожженная совесть

днесь сменяет бинты,

хоть на час успокоясь

пред лицом высоты.

Что ее укоренья

(пусть темно, хоть убей)

перед кровным смиреньем

коневских[3] голубей?

Торжество ли, проклятья

святополковы[4] – зря.

Над телами двух братьев

растекалась заря.

Очертания струга

в утренней глубокé[5]

на открытой, упругой,

невесомой реке…

Но в земле все отвесней

соль непролитых слез,

капли крови… Им тесен

голубиный помост.

О покаянии

Так сонный бредет средь потемок,

шагнет, претыкаясь, – и вспять.

Душа моя – гадкий утенок,

ей лебедем, видно, не стать.

Опять не хватило ей силы,

душе, на простое житье.

А я-то так трудно носила,

так долго таила ее.

Потом, как пришлось ей родиться,

все пестовала и ждала.

Боялась – вдруг что-то случится,

пока так слаба и мала.

Страшилась ее малодушья

и слабых запекшихся глаз.

Учила ходить, быть послушной,

с ней плакала множество раз.

Душа моя, что же ты знаешь?

Спасайся в озерном пруду,

касаясь невидимых клавиш

в глубóко сокрытом ладу.

А там – из глубин без возврата,

из нежности, снега и тьмы, —

что горб твой исчез, что крылата,

узнаем (неведомо) мы.

Из цикла «Паломничества по следам блаженной Ксении»

Пять углов

Красный угол в доме, угол с образами, возвышался над остальными тремя – как намек на купол домашней церкви?

Да нет, всего лишь часовенки, которой есть место и в быту, в миру.

Хотя его можно было бы назвать и пятым углом в доме.

Но пять углов в городском пейзаже – это нечто совсем иное. Это скорее углубленный перекресток, приоткрывшийся и еще только намеченный путь…

Одноголосного терпения

блаженный лад.

В своем углу Прасковья[6] – Ксении

быть на углах.

Кто каторжно обрит, как наголо,

а кто и бос…

Бегут то на угол, то за угол

дома вразброс.

Молись пресветлой ночью во поле

за «вся и всех»

(снег в узелке, под пухом тополя

свет из прорех).

О узниках, одетых в каменье,

о стражах их,

о сиротах и детях маминых

в краях чужих,

о убиенных, об оставленных

без Покрова.

И о гнезде Петровом каменном,

об островах…

Колокольня

На Пять углов, за Колокольную,

ей вслед, за ней…

Закат в крови, а воля вольная —

еще больней.

Там, на углах, чуть приоткрыта нам

звезда в пути.

Да, кони топчут снег копытами,

а он – летит.

И колокольня быть обязана

стройна на вид,

девчоночьи светла, наказана —

в углах[7] стоит.

На запад солнца окна согнаны,

молись о нас,

блаженный лад, побудь над стогнами

«в неровен час»[8].

Из цикла «Площади,