Грёзы о воздухе. Опыт о воображении движения - Гастон Башляр

живописное и распространяет сияние. Одновременно он освобождает грезу от всевозможных «психологических побрякушек», о которых говорит поэт[156]. Тем самым свет наделяет созерцателя единством спокойствия. Именно в таком сиянии, на таких высотах, при участии самосознания «обитателя воздушной стихии» и формируется физика просветленности, каковая, на наш взгляд, характеризует творчество Робера Дезуайля[157]. Возвышение души идет рука об руку с ее просветлением. В свете и в продолжение возвышения образуется некое динамическое единство. Можно ощутить это поэтическое единство, размышляя и над «противоположным» динамическим образом: «бездна – это колышущийся мрак» (Бурж Э.[158] Корабль / Bourges E. La Nef, p. 276).

VI

В последних главах своей книги Дезуайль с чрезвычайной осторожностью занялся анализом феноменов телепатии и чтения мыслей. Так, если две души смогут вместе пережить воображаемое вознесение, они, возможно, сделаются более чувствительными для передачи друг другу образов и идей. Нам представляется, что, выходя на жизненную ось воздушного воображения и принимая линейную филиацию образов, возникающую при асцензиональном движении по вертикали, можно обрести два основания для единения: чтение мыслей происходит в безмолвии или на пути экстаза в становлении сублимации. Эта передача мыслей на расстоянии, как говорит Дезуайль (р. 189), – «не результат расширения воли, а своего рода внутренняя репрезентация мысли в форме визуального образа (чаще всего), который должен быть весьма четким и на котором передатчик должен сосредоточить все свое внимание, совершенно не отвлекаясь, а если это возможно, и безраздельно предаваясь определенному аффективному состоянию». Если воображение – это поистине способность, формирующая человеческие мысли, то без труда можно понять, что передача мыслей на расстоянии может происходить лишь между двумя предварительно настроенными друг на друга воображениями. И асцензиональное воображение обусловливает один из простейших, наиболее упорядоченных и продолжительных типов настроенности. Следовательно, нам станет понятно, что такое согласие благоприятствует «передаче мыслей на расстоянии». Чтобы доказать такую передачу мыслей, Дезуайль воспользовался методом приближения – а только он и подходит для состояния нерешительности, какую мы испытываем по отношению к таким феноменам: он изучил вероятность совпадения одной и той же мысли у двух разных людей. И из его многочисленных экспериментов явствует, что такая вероятность существенно повысится, если эти два человека настроятся на подготовку к передаче мыслей на расстоянии посредством совместного участия в воображаемом вознесении (см., в частности, сравнительные таблицы на р. 192 и 193, там же). Поскольку разгаданные мысли не имеют ни малейшего отношения к образам вознесения (они могут заключаться попросту в выборе одной игральной карты из восьми), Робер Дезуайль имеет основания полагать, что интуиция воображаемого движения неоспоримо реальна.

Еще до Робера Дезуайля Э. Каслан выдвинул аналогичный метод, положительно оценивавший явления телепатии и ясновидения. На протяжении многих страниц в книге г-на Э. Каслана «Метод развития супранормальных способностей» мы встретимся с весьма углубленными познаниями роли воображения, а также с истинным искусством «удержания» образа в его единстве, пробуждения его с помощью легких контрастов, когда он начинает застывать (ср. Méthode de développement des facultés supra-normales. 3e éd. 1937, p. 132). Нам не трудно предвидеть то, что сознание, столь утонченное на уровне образов, окажется чувствительным к впечатлениям и ощущениям, мимо которых нас проводит обыденная жизнь.

Поскольку у нас все же нет никакого личного опыта телепатии и ясновидения, нам хотелось бы ограничиться лишь краткими пояснениями этой части тезисов Дезуайля и Каслана. Такой опыт, между тем, выходит за рамки нашей темы, заключающейся в исследовании видений и стихов.

Как раз в сторону этих явлений мы и хотели бы немного расширить метод Дезуайля. Нам представляется, что асцензиональная греза сделает для нас поэзию воздуха более ощутимой. Лично мы всегда крайне изумлялись пренебрежению, с каким многие встречают поэзию роста, слишком мечтательную, немного смутную и ускользающую, а также чуждающуюся земных картин. Мы полагаем, что из поэтической мистики можно и впредь извлекать «прямую выгоду», – для начала же нужно расклассифицировать все виды такой мистики. Так, г-н Поммье в трудах, чрезвычайно насыщенных идеями, сумел определить мистику Бодлера и мистику Пруста. Даже в психологии столь социальной и светской, как психология Пруста, г-н Поммье сумел обнаружить элементы настолько специфического духовного напряжения, что можно говорить о некоей мистике напряжения.

Но мыслимо представить себе также некоторые поэтические состояния души, в которых проявляется и мистика разрядки. Чтобы охарактеризовать эфирное состояние, достижимое в определенных видах воображаемого вознесения, мы осмелились бы говорить о некоем напряжении разрядки, о разрядке, достижимой с помощью неусыпного внимания, нацеленного на предотвращение всего, что может вывести нас из блаженного воздушного состояния.

VII

Большой поэт открывает нам величие, а тем самым – и несомненную реальность этого воздушного состояния, воздушной разрядки, воздушного динамизма. Прочтем пять последних страниц «Послания к Сторжу»[159] О. В. де Милоша: «Четырнадцатого декабря тысяча девятьсот четырнадцатого года, около одиннадцати часов вечера, будучи в состоянии полного бодрствования, прочитав молитву и поразмыслив над положенным в этот день стихом из Библии, я внезапно и без тени удивления ощутил, что со всем моим телом творится перемена из разряда неожиданнейших. Прежде всего я обнаружил, что мне была пожалована доселе неведовая способность свободно возноситься сквозь пространство; и спустя мгновение, я оказался подле вершины громадной горы, окутанной синеватой дымкой несказанной тонкости и легкости. Начиная с этого мига я обходился без усилий, расходуемых на движение; ибо сама гора, оторвав свои корни от земли, стремительно вознесла меня к невообразимым высотам, в области туманные, безмолвные и изборожденные гигантскими вспышками…» (Ars Magna[160], p. 28). Итак, это динамическое воображение настолько могущественно, что оно претворяется в возносящийся космос, в мир, который формируется в вознесении. В сфере воображения Милош размышляет о физике относительности. Он дает иллюстрацию обобщенному воображению с тех же позиций, с каких говорят об общей теории относительности. Для него образ возникает при наличии преображения воображающего. На уровне переживаемого образа относительность субъекта и объекта является полной. Делать между ними различие означает не понимать единства воображения, отвергать дар переживания поэзии. Когда чувство вознесения достигает апогея, засыпают горние вершины мироздания: «И тогда полная и совершенная неподвижность объяла солнце и облака и доставила мне невыразимое ощущение какого-то высшего свершения, окончательного успокоения, бесповоротной остановки всякой мыслительной работы, сверхчеловеческого осуществления последнего Ритма» (р. 29).

Та же воображаемая относительность неразрывно соединяет солнечную корону и ореол вокруг грезовидца. Возносясь в облаке по направлению к миру светозарного покоя, Милош ощутил некий фронт, отвоевывающий для себя свет и досягающий до «абсолютной точки Утверждения» (р. 37). «Тогда над черепообразной вершиной, немного в сторону затылка, возникло свечение, напоминающее факел, отраженный