Презренной прозой говоря - Михаил Константинович Холмогоров

* * *

Самое горькое место в наших окрестностях – косогор над Волгой. Барон взбегал на него, пересекая по диагонали, и пропадал в лесу. Постоянно преследующий образ. Я эту картину вижу даже глубокой зимой в Москве. Как мы к этим братьям меньшим привязываемся! Если рассуждать здраво, пес был не очень умный, довольно дурно и неумело воспитанный. Но такого добродушного, доброжелательного, преданного мне существа я в жизни не видел.

А когда я уйду из мира сего, он меня встретит? Или души животных отделены от людских? Я так и вижу нашу встречу: Барон кидается мне на грудь – облизать, облаять, задыхаясь от радости, а откуда-то из-за угла ревниво наблюдает внимательный Бурбон. Он и там хозяин, он первым пришел и повлек за собой младшего друга.

Но я-то пойду к папе и маме, а они знать не знали ни Барона, ни Бурбона, разве что брат Олег рассказал.

Загробная жизнь, представление о ее реальности – от понимания, что мысль, рождающаяся ежеминутно, не может прекратить своей работы с остановкой сердца и застыванием мозга в черепной коробке. Что-то есть еще, помимо серого вещества. То, что мы и зовем душой.

Садясь утром за компьютер, я часто чувствую мысль, но долго не нахожу слов. Иногда вообще не нахожу никаких, а ощущение силы мысли остается. Что-то зреет в душе. К сожалению, чаще всего не созревает ничего, кроме какого-нибудь обрывка, который не к чему приспособить. Собственно, этими обрывками переполнены десятки папок с начала 60-х годов и эти мои записи в ноутбуке. Кто будет дышать бумажной пылью моих старых папок? А еще какие-то блокноты, фирменные записные книжки с роскошной бумагой, начатые и брошенные. Чем лучше бумага, тем сильнее цепенеющий страх. Тетрадь, даренная делегатам Бог весть какого писательского съезда, так и осталась пустой. Что-то накарябал на первой странице, потом выдрал ее и выбросил.

* * *

Все войны до XX века были войнами за клочок сена. Научно-техническая революция привела к войнам за бидон керосина.

* * *

Овсы вчера разом пожелтели. А еще три дня назад серебрились сединой. Пошли белые-колосники. Съездили в лес, но белых нашли всего 5 экземпляров, три из них сожрали черви. Я нашел четыре подберезовика, но на сковородку попал один. И прорва лисичек. Целые поляны сияли золотом. Немного не доехали до дальнего Клондайка – там бы собрали побольше.

Сегодня поедем во Ржев. Говорят, будто из бора в километре от города корзинами носят белые. Посмотрим.

Посмотрели. Ни одного грибочка. Мораль: надо ходить по своим проверенным местам.

* * *

Все потомки Мартынова (подавляющее большинство населения) мнят себя потомками Лермонтова. Но встреться им неопознанный Лермонтов, пристрелят, как собаку. А живой Лермонтов для Мартыновых всегда неопознанный. Как и в реальной истории. Характер у Михаила Юрьевича и впрямь был несносный, офицер он был храбрый, но «армия так и не сделала его человеком», каковым он представил подлинного героя нашего времени – по мнению государя императора, Максима Максимовича. Школьный наставник Лишин тоже недоумевал: нет, это не тот Лермонтов. Юнкер Лермонтов был дурного поведения и даже курил табак. В мире великих крайне мало людей, пригодных для повседневного общения. Прославленный деликатностью Чехов именно этой своей деликатностью и был наглухо закрыт для посторонних. В 20-е годы ходила анкета с вопросом: «С кем бы вы хотели провести вечер», и я в чьих-то мемуарах об этом прочитал, что все отвечали «С Пушкиным», а нашелся один смельчак и отважился написать «С Достоевским». Почитали бы воспоминания о последних годах Пушкина – он же был сверх меры раздражителен, гневлив, вечно искал ссоры… Достоевский же вокруг себя и мухи не обидел. От него только Сниткиной доставалось. Но она знала, на что шла.

* * *

Гостей, посещающих нас впервые, мы встречаем еще на асфальте под стелой с надписью «Колхоз “Сознательный”». Ни один, даже самый навороченный навигатор не довезет их до Устья, поскольку, приходится признать, что дороги тут нет – только направление. Путь к нам лежит через поля, которые каждый год перепахивают, и счастливые владельцы УАЗов и всевозможных джипов исправно прокладывают по пашне новые трассы, естественно, всякий раз по-другому. И хорошо, если пахота приходится на сухие деньки! Бывало, что перепахивали в полосу сплошных дождей. И на неукатанной дороге здесь и там торчали в ожидании подмоги машины, вокруг которых ходили в бессильной ярости уравненные бедой хозяева «ягуаров» и «жигулей». Но и без сельхозработ после дождя наша дорога – испытание нелегкое. Есть на ней общеизвестные опасности. Прежде всего – лужа. Конечно, луж на дороге множество, но это название самодостаточное. Так именуется только один водоем, по глубине и ширине превосходящий лужу миргородскую и знаменитый, в частности тем, что в нем однажды увяз эвакуатор, приехавший за сломанной машиной. Алёна до сих пор боится этой дороги смертельно, хотя засела всего один раз, в самый первый год, в силу неопытности, попытавшись объехать грязь по мокрому полю. Мечты о джипе поглотили в ее сознании все прочие, хотя сиживали на нашем проселке и джипы. Их водители самоуверенно двигались вперед, не разбирая дороги, а вот вытащить их потом было куда сложнее, чем легковушку. Недаром шутят, что джип, может, и проедет по плохой дороге больше, чем паркетник, но зато потом намного дальше придется тащиться за трактором.

* * *

Я все думаю: почему Бог так быстро и жестоко отнял талант у Василия Белова? Ну, заблуждение, хоть и дурное, национализм – вещь неудивительная для полуобразованного крестьянина. А Он нетерпим к корыстному использованию Своего дара. Да то-то и оно, что со сталинских послевоенных времен русский национализм исподволь поощрялся начальством, состоящим из людей убогих, лишенных большого ума. Так что квасной наш патриотизм – дело отнюдь не бескорыстное. Только появились Горбачев и Ельцин, оказалось, что яркая личность во власти не нуждается в костыле национальной гордости.

Паустовский за антисемитизм спустил с лестницы художника Николая Ромадина, исключил из своих книг восторженную статью о нем. Но Ромадин так и остался прекрасным художником, и в недалеком будущем его пейзажи на аукционах пойдут за миллионы. Рихард Вагнер был в своей публицистике предтечей германского фашизма, а композитор гениальный. Вот вам, пожалуйста, – гений и злодейство в одном флаконе.

Художнику и композитору можно, писателю – нельзя. Писатель работает со Словом. Слово было у Бога. Бог – интернационалист, нет