Алтай в зеркале мифа - Андрей Маркович Сагалаев

буддизма, не изменив мироощущения кочевников, отразилось в языке древних тюрков и уйгуров. «Древнетюркский словарь» показывает значительное число прямых заимствований из буддийской терминологии. Это неудивительно, так как при ставках тюркских правителей всегда находилось место для мудрецов, переводчиков и последователей любой веры. Однако рядовые члены общества и покоренные тюрками племена продолжали верить в своих духов, молиться своим богам. Интересно, что связи с Индией и Тибетом не прерывались и в более поздние времена. Алтай на севере и Гималаи на юге стали как бы двумя географическими полюсами огромного этнокультурного мира. Ни пустыни, ни высокие горные цепи не стали преградами для бродивших по Азии мифов и легенд, песен и поверий. Алтаю здесь принадлежала роль поистине уникальная: он был открыт и Сибири, и Центральной Азии как место их соприкосновения и связующее звено. Этим отчасти объясняется богатство духовной культуры алтайцев.

В стойбищах и кочевьях Алтая в те времена было неспокойно. Вражда правителей утомила людей. Из-за перевалов внезапно в облаках пыли, с воинственными кличами появлялась вражеская конница и обрушивалась на долины, жгла юрты, уводила пленных и скот. Мужчины с детства учились владеть оружием. Люди привыкли к тому, что чужой — всегда враг. Вот типичная эпитафия, высеченная на могильном камне: «В пятилетием моем возрасте я, оставшись без отца, а к девятнадцати годам будучи без матери, я, возмужав, к тридцати годам сделался служащим государства. В сорок лет я, как государственный чиновник, управлял своим народом. Я воевал с внешними врагами и побеждал. На шестьдесят первом году в голубом небо я не стал ощущать солнце и луну…Мое государство, вам моим, моя земля и моя вода, вам моим, в тереме принцессы мои, я, увы, вам моим…» Умерший часто обращается к тому, дорогому для него, что оставил он на земле, и по надрыву таких строк можно судить, как велики и важны были сугубо земные привязанности людей: «Имея свой сытый скот, я хорошо путешествовал на конях, но и тут не насладился. Я горюю. Теперь я глух и слеп к своим стадам…»

При дворе кагана знать носила одежды из дорогого шелка, а в горах Алтая жизнь всегда была скромнее и проще. Здесь носили одежду из меха и выделанных шкур. Чтобы разнообразить свой рацион, люди охотились. В каждом племени были воины-богатыри, защитники родных очагов. После смерти такого человека — а из них мало кто умирал в постели — воздвигали каменное изваяние. Балбалы (каменные статуи, названные русскими каменными бабами) — своего рода канонические изображения богатырей. Посмотрим на одно из них. Лицо безымянного воина сурово. Одна рука — на поясе, где подвешена сабля, в другой руке — небольшой сосуд. Изображение обращено лицом к востоку, откуда приходят на землю новый день и новая жизнь. Сохранились десятки таких изваяний. И, хотя мало кто знает ныне их «родословную», местное население относится к ним с почтением. Еще в прошлом веке охотники, отправляясь на промысел, нередко «угощали» древних богатырей, смазывая губы изваяний молоком или жиром.

Да, то была странная цивилизация — без городов и сел, без храмов и площадей… Материалы, имевшиеся в распоряжении древних тюрков, — железо, дерево, кожа, мех — время не пощадило. И древнетюркская эпоха оставила после себя не так уж много материальных следов. Но то было время, когда сложились все характерные черты культурной модели позднейших тюрков — хакасов, тувинцев, алтайцев, шорцев. Их предки «варились» в одном гигантском котле, на стыке степей и пустынь Центральной Азии и пояса гор Южной Сибири. Одни и те же роды вошли позднее (много позднее!) в состав хакасов, алтайцев, тувинцев. Быть может, родственный компонент составляет у этих народов до одной трети. Но кроме собственно тюркских родов в их состав вошли иноязычные: кетские, самодийские, история которых в большей степени связана с сибирской тайгой, с Севером. Потому было бы большим упрощением говорить о нынешних тюрках как о прямых и непосредственных наследниках древних чюрков. Кочевой мир породнился на Алтае с миром чаежных охотников, и эта двойственность алтайской культуры ощущалась на протяжении всех последующих веков. Кто знает, не потому ли алтайская культура оказалась такой жизнеспособной и гибкой, что в основе ее лежал гармоничный синтез?

Не будем, однако, излишне героизировать историю Алтая. В древнетюркское время он был периферией и оставался таковой после падения древних государств. Да и в века монгольских нашествий Алтай был, скорее, укромным убежищем — защитой. (Так он, кстати, часто именуется и в фольклоре.) Но в памяти родственных тюркских племен горная страна остается отечеством, идеалом вечным и недостижимым.

Когда рушатся кочевые империи, их подданные возвращаются к прежнему образу жизни. Поднятые с родных кочевий бурными политическими событиями, люди уходили назад или оседали в новых местах. Мы не знаем, насколько болезненным оказался этот процесс м для недавних победителей, поредевшие ряды которых избежали смерти и плена… Время всегда течет неторопливо, а жизнь человека состоит из немногих радостей и многих трудов. А тут, после краха, время как бы повернуло вспять. На долю потомков некогда знатных родов остались лишь воспоминания о былом могуществе и богатстве. И воспоминания эти с годами окутывались дымкой легенды, мифа, преображались в сказания о золотом веке. Забылось искусство письма, и строки, нанесенные на камень рукой предка, стали сродни загадочному орнаменту или рисунку. Общество раздробилось на изолированные малочисленные коллективы: отныне их скрепляют лишь родственные узы. Стали казаться странными недавние мифы о могуществе земных правителей, о священном государстве. Небо отвернулось от тюрков. Эта драма растянулась на века, но финал ее был однозначным: крах… Что же осталось? Остались люди и Алтай — действующие лица и декорации нового действа Истории.

С падением государств древних тюрков инициатива в Центральной Азии перешла к монгольским племенам. С создания империи Чингисхана и вплоть до середины XVIII века? продолжается время их господства над соседними племенами. Не избежал этой участи и Алтай, население которого облагалось данью, втягивалось в междоусобицы. Наиболее тяжелым было для алтайцев время возвышения западно-монгольских племен, время Джунгарского ханства (XVII–XVIII века). Рассказывают, что предводитель монголов Чадок вторгся с войском в алтайские горы, чтобы покорить местные племена. Алтайцы, предводительствуемые храбрым Тёдёотом, разбили его войско неподалеку от р. Чуи. Но и победители понесли большие потери. Взойдя на священную гору Ялменку и увидев родину опустошенной, они сложили песню:

Когда посмотришь [на Алтай] сверху,

Хан Алтай показывается треугольным;

Если взглянешь на него со стороны,

Девятигранным кажется хан Алтай.

Если со ската горы смотреть будешь,

Как плеть расплетенная тянутся