Конан в Гиперборее - Лев Рудольфович Прозоров

Голос принадлежал высокому статному борусу. Он восседал верхом на странном животном, отдаленно похожем на безрогого лося (ни Ральф, ни Конан до этого не видели лошадей). На плечах была не дерюга, а плащ из туранского шелка. На голове у него вместо остриженных под горшок волос красовался длинный хохол, свисающий от макушки к левому уху. За его спиной на таких же зверях сидели гипербореи с копьями и в кожаных шлемах.

— Сколько ты за него хочешь?

Гиперборей, приведший Конана и Ральфа, оценивающе взглянул на всадника и выпалил:

— Колчан боевых стрел!

Всадник молча отцепил от седла колчан, наполненный боевыми стрелами, и бросил ему. Тот поймал его обеими руками и, сияя, перекинул через плечо украшенный резными костяными пластинами ремень.

Тут же земри, до того баюкавший в стороне пострадавшую конечность, кинулся к всаднику и завопил на гиперборейском:

— Гаспадына, твея раб откусит меи пальца! — Он хотел потребовать чего-нибудь в уплату за увечье и раздумывал, чего именно попросить, когда молодой гиперборей кротко сказал:

— Хорошо. Ждан, пришей их ему обратно.

Кряжистый воин за его спиной спрыгнул с коня и, на ходу роясь в поясной сумке, зашагал к земри.

Тот, от испуга растеряв все гиперборейские слова, завизжал громче прежнего и кинулся в толпу. Туранский купец ухватил его, трясясь от хохота, за подол рубахи. Тот рванулся, подол остался в руках туранца, а на песок звонко брякнулся кожаный кошель.

— Эта ж мой кашалок! — возопил туранец, хватаясь за пояс. — А мой кенжал… Где он?!

И через секунду волны тихой реки всколыхнул боевой клич всех базаров мира:

— Вор! Ворюга! Держи вора!!!

Толпа неслась за земри. Впереди подпрыгивал, несмотря на толстый живот и одышку, побагровевший туранец. Земри бежал как олень. Разнообразные «приобретения» градом сыпались из его одеяний.

В рабьем ряду остались лишь продавцы, понуро сидевший на бревнах «товар» да утирающий веселые слезы молодой гиперборей с воинами.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Ждан, возьми волчонка.

Ждан, ухмыляясь жесткими медвежьими губами, подошел к Конану.

И тут Конан понял, что сейчас его разлучат с Ральфом. Навсегда. Такая мысль даже не приходила ему в голову прежде, а вот сейчас…

Он бросился вперед, нагнув голову, и ничего не ожидавший Ждан получил страшный удар в солнечное сплетение. Он согнулся вдвое. Конан еще раз боднул его — в лицо. Борус рухнул наземь.

Воин, спрыгнувший на помощь товарищу, заработал пинок в челюсть, какого не постыдился бы и современный каратист, и свалился под ноги своему коню. Третий борус избрал более верную тактику. Не слезая с коня, он ударил Конана тупым концом копья в голову. Конан ничком рухнул в песок.

В это время двое гипербореев держали рвущегося на помощь побратиму Ральфа.

— Смок побери! — пробормотал статный всадник, когда его воины привязывали Конана поперек седла заводного коня. — Что за звереныш! Пожалуй, даже придется его подукротить. А жаль, видит Яр, жаль…

Так расстались побратимы Ральф и Конан. Спустя не один десяток лет они встретились — гвардеец Туранского кагана и король Аквилонии, связавшие судьбу со странами, о которых не слышали даже в сказках своего детства.

8. ЖЕРНОВ

Огромный каменный жернов мерно вращался, пережевывая зерно и сплевывая муку с отрубями в гладкий деревянный желоб.

— Быстрее, скоты! — тиун-немедянин со свистом опустил палку на спину прикованного к жернову киммерийца. — Быстрее!

Конан, не прибавляя шага, только рычал и глядел на тиуна мутными красными глазами.

Его напарником был странный раб, похожий на кое-как одетый иссохшими мышцами и сухожилиями, обтянутый сухой и тонкой, как пергамент, смуглой кожей, скелет. На его лице с желтыми миндалевидными глазами и ястребиным носом, как, впрочем, и на всем остальном, не росло ни волоска.

И уж он-то не молчал, нет! Без малейшего акцента, на чистом гиперборейском, он осыпал немедянина такими подробностями из личной жизни его, тиуна, матери, бабки, прабабки и так далее, что Конан только диву давался. Иногда раб переходил на незнакомый Конану язык — видимо, немедийский. И тогда тиун приходил в особенную ярость.

К жернову Конана приковал этот же тиун, по воле своего молодого хозяина — жупана Якуна, сына Хорива. Приехав в свою колунь, что лежала в десяти днях верховой езды на юго-восток от Калоги, Якун первым делом вызвал тиуна и сказал:

— Я привез из Калоги нового раба, но он дик и неотесан. Обтеши его. И будь осторожнее, пока я его покупал, он успел расквасить лицо моему парню и свернуть челюсть другому. И это со скрученными за спиной локтями.

Метод «обтесывания» у немедянина был один — жернов. Он находился в темной землянке в одном из закутков колуни. Это был вообще первый увиденный варваром жернов, и Конан истово надеялся, что он же будет последним. Конан разбил бы в те дни все жернова мира о голову их изобретателя. Во имя Крома! Неужели людям мало простых зернотерок, с которыми легко управлялись женщины в родных краях Конана и Ральфа?!

Прикованный к жернову, глотая раз в день жуткую жижу из деревянной, никогда и никем со дня изготовления не мытой лохани, Конан в эти дни ненавидел весь мир, кроме, разве что, соседа по жернову. Его неукротимость, неиссякаемые познания в области брани, издевательств и проклятий, злобное веселье, не угасавшее ни в одури тяжелой и однообразной работы, ни под палкой тиуна, вызывали в киммерийце уважение, со временем переросшее в почти дружеские чувства.

Он слышал, что тиун обзывал иногда его напарника «стигийской свиньей» или «стигийским ублюдком», «стигийским псом». На что обычно не реагировавший на брань немедянина раб неизменно отвечал взрывом бешеной ярости.

Даже Конан смутно слышал что-то о Стигии — мрачной стране колдунов и чудовищ. Так английские йомены знали о сказочном Вавилоне, не подозревая о существовании Германии или Золотой Орды.

Однажды, когда тиун был во дворе, а они неторопливо вращали жернов, Конан спросил:

— А ты и впрямь не стигиец?

Желтые глаза вспыхнули яростью, напарник кинулся было на Конана, но цепь удержала его, и он с воплем рухнул куда-то за жернов. Через несколько секунд Конан увидел вновь его голову. Желтые глаза уже угасли:

— Будьте вы все прокляты! Я не стигиец, я князь, князь Борусский, Явлад, сын Светлана из рода Боричей!

Конан ошеломленно уставился на него. Поверил он сразу. Что такое ложь, ни в Эсгарде, ни в Киммерии вообще не знали, в Гиперборее же ее считали свойством выродков рода человеческого — земри, шемитов и стигийцев. В силу последнего никто не верил воплям напарника Конана о