Мифы о смерти. От островов блаженных и знаков-предвестников до дьявольских рыцарей и дара бессмертия - Клод Лекутё

романах Средневековья. Он показывает нам, что средневековая сказочная страна — это «мифопоэтический дискурс о загробном мире, поэтому она открывает столь уникальное окно в воображаемое мирское царство смерти». Я не могу не согласиться с его выводами; огромная ценность его анализа заключается в том, что он открывает нам новые варианты прочтения древних текстов.

В этой книге мы сперва изучим наследие Античности, мифологии и религий, затем поговорим о его влиянии на литературу откровений. Далее мы посмотрим, чем обязаны этому жанру рыцарские романы, и отправимся бродить по тропинкам иного мира, сверяясь с рассказами других путешественников по этому неизъяснимому пространству, дошедшими до нас в народных сказках и песнях. В заключительной части книги мы сравним описания путешествий в загробный мир с описаниями околосмертных переживаний.

Глава 1. Рассказы о путешествиях в загробный мир времен классической Античности

Писатели и философы рассказывали о путешествиях в потусторонний мир еще в глубокой древности. Один из старейших таких рассказов — о путешествии Одиссея, написанный Гомером в конце VIII века до нашей эры[34]. Платон (ок. 427–348 гг. до н. э.) также рассказывает об уроженце Памфилии — Эре. Его история в определенной мере стала предвестником средневекового жанра видений.

Одиссей в подземном царстве. Гравюра Т. ван Талдена. 1632–1633 гг.

The Rijksmuseum

Эр, сын Армения, [был] родом из Памфилии. Он был убит на войне; когда же через десять дней стали подбирать тела уже разложившихся мертвецов, его нашли еще целым, привезли домой, и когда на двенадцатый день приступили к погребению, то, лежа уже на костре, он вдруг ожил, а оживши, рассказал, что он видел. Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков.

Он не знает, где и каким образом душа его вернулась в тело. Внезапно очнувшись на рассвете, он увидел себя на костре[35].

Греческий историк и моралист Плутарх (46–120) оставил нам две малоизвестные записи видений, которые можно считать предшественниками средневековых видений, поскольку у них множество общих сюжетов. В одной из этих записей Тимарх отправляется в пещеру Трофония, чтобы получить прорицание оракула:

[Тимарх] опустился в пещеру Трофония, совершив все установленные в этом святилище обряды. Две ночи и один день он провел под землей. Многие считали его уже погибшим, и близкие оплакивали его, но вот он утром вернулся очень радостный. Поклонившись богу и едва пробившись сквозь окружившую его толпу любопытствующих, он рассказал нам много такого, что вызывает удивление не только у зрителя, но и у слушателя. Опустившись в подземелье, он оказался, так рассказывал он, сначала в полном мраке. Произнеся молитву, он долго лежал без ясного сознания, бодрствует ли он или сон видит: ему показалось, что на его голову обрушился шумный удар, черепные швы разошлись и дали выход душе. Когда она, вознесясь, радостно смешивалась с прозрачным и чистым воздухом, ему сначала казалось, что она отдыхает после долгого напряженного стеснения, увеличиваясь в размере, подобно наполняющемуся ветром парусу; затем послышался ему невнятный шум чего-то пролетающего над головой, а вслед за тем и приятный голос. Оглянувшись вокруг, он нигде не увидел земли, а только острова, сияющие мягким светом и переливающиеся разными красками наподобие закаливаемой стали. Число их казалось бесконечным, а величина — огромной, но не одинаковой, очертания же у всех были округлые. Слышалось, как на их круговое движение эфир отзывается мелодическим звучанием: благозвучие этого голоса, возникающего изо всех отдельных звучаний, соответствовало плавности порождающего их движения. Посредине же между ними простиралось море или озеро, которое светилось красками, переливавшимися сквозь прозрачное сияние. Некоторые из островов перемещались по поверхности, имея самостоятельное движение, но большинство из них плыли, увлекаемые общим круговым течением воды. Глубина же моря была кое-где значительная, особенно в южном направлении, а кое-где виднелись мели и броды. Во многих местах вода выходила из берегов и отступала обратно, но большого прилива нигде не было. Цвет воды местами был чистый морской, местами же замутненный, напоминавший болото. Кружась вместе с течением, острова не возвращались на прежнее место, а шли параллельно, несколько отклоняясь, так что при каждом обороте описывали спираль. Море, заключенное между островов, составляло немного меньше восьмой части целого — так казалось Тимарху; и было у него два устья, из которых било пламя навстречу водным токам, так что синева на большом пространстве бурлила и пенилась. Все это ему было радостно созерцать. Обратив же взгляд вниз, он увидел огромное круглое зияние, как бы полость разрезанного шара, устрашающе глубокое и полное мрака, но не спокойного, а волнуемого и готового выплеснуться. Оттуда слышались стенания и вой тысяч живых существ, плач детей, перемежающиеся жалобы мужчин и женщин, разнообразные невнятно доносившиеся из глубины шумы, и все это его поразило немалым страхом.

По прошествии некоторого времени кто-то невидимый обратился к нему со словами: «О Тимарх, о чем ты хочешь спросить?»

Он ответил: «Обо всем, разве не все удивительно?»

«Но от земных дел, — возразил тот же голос, — мы далеки, это область других богов; а удел Персефоны, к которому мы причастны, один из тех четырех, которые обтекает Стикс, тебе, если хочешь, позволено рассмотреть».

Когда же он спросил, что это — Стикс, то получил ответ: «Это путь в область Аида, он в своем обходе касается и света и отграничивает последнюю часть целого от остального. Есть четыре начала всего: первое — жизни, второе — движения, третье — рождения, последнее — гибели. Связывает же первое со вторым Монада соответственно невидимому, второе с третьим — Разум соответственно солнцу, третье с четвертым — Природа соответственно с луной. На каждом соединении восседает как его хранительница дочь Ананки Мойра: на первом — Атропа, на втором — Клото и на обращенном к луне — Лахеса, от которой зависит жизненный путь всякого рождения. Все прочие острова несут богов, луна же, несущая земных демонов, избегает Стикса, несколько возвышаясь над ним, но настигается при каждой сто семьдесят седьмой мере. И когда