Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень

Будем считать эти мои слова предложением к кинопродюсерам. Возможно, благодаря этому кто-то впервые заинтересуется его трудами, а кто-то – впервые возьмет в руки Евангелие.

Хочу выразить глубокую благодарность всем, кто поддержал меня на этом пути:

Сергею Клюхину,

Елене Мень,

Наталии Большаковой-Минченко,

Анне Клятис,

Дарье Маслениковой,

Павлу Меню,

Марине Драпкиной,

Сергею Бычкову,

Юрию Пастернаку —

и многим другим, кто словом, делом, добрым советом и молитвой помогал этой книге родиться.

С благодарностью,

Михаил Мень

Пролог

В немецком Гамбурге, среди аккуратных улиц и краснокирпичных домов, стоит храм. Необычный – не только по архитектуре, но и по своей судьбе. Начинался он как армянская церковь, потом стал лютеранской кирхой, а теперь – русским православным храмом. Посвятили его святому праведнику Иоанну Кронштадтскому.

В храме тихо, пахнет ладаном. Взгляд любого заглянувшего в храм человека сам собой притягивается к иконостасу. Справа от Царских врат – храмовая икона Иоанна Кронштадтского. На образе – он, в белых одеждах, с ясными глазами, а вокруг – сцены из его жития. В нижнем левом углу изображено одно из чудес: святой благословляет молодую женщину семитской внешности с заметно раздутым животом. Подпись гласит: «Святой Иоанн исцелил иноверную жену от недуга чрева».

Эта история произошла в Харькове в 1890 году. Улица, по которой шла Нюра, была пыльной и шумной. Нюра, в своем стареньком платке, шагала быстро, лицо ее выражало решимость. Она распахнула дверь дома, поднялась по лестнице и постучала в дверь.

Комната, в которую она вошла, была скромной, но очень ухоженной и чистой. На кровати лежала женщина – Анна Осиповна. Живот у нее был раздут, лицо – землистого цвета. Нюра опустилась на стул рядом с Анной.

– Ну, как вы, Анна Осиповна? – спросила она, взяв больную за руку.

– Плохо, Нюра. Профессор Красновский приходил, говорит – водянка печени. Медицина бессильна.

– Нашли кого слушать, – фыркнула Нюра. – Эти профессора только деньги брать горазды.

– Нет, Нюра, Красновский – известный врач, ему верю. Умираю я.

Нюра отвернулась, зажала рот рукой. Потом резко сказала:

– Бросьте вы, Анна Осиповна, это свое «умираю». Жить надо! Детей у вас – семь душ. На кого их оставите? Поднимайтесь. Батюшка Иоанн приехал из Кронштадта, молебен будет на площади. Попросите – он за вас помолится. Он не только за православных, за иноверцев тоже молится. Говорят, татарин один приходил: «Жена, – мол, – больна, никто помочь не может. Говорят, твой Бог выше Аллаха». А батюшка ему: «Становись на колени, будем вместе молиться». Только закончили – жена татарина живая-здоровая бежит.

Анна с трудом приподнялась, вздохнула:

– Не поможет он мне, Нюра. Я же еврейка, а поговаривают, что отец Иоанн к евреям не очень расположен.

– Не верьте слухам, он и за иудеев молится! – сказала Нюра твердо.

Соборная площадь в тот день гудела, как улей. Люди стекались со всех концов города – старики, женщины с детьми, рабочие в замасленных телогрейках, гимназисты. Нюра пробиралась сквозь толпу, волоча за собой Анну, укутанную в теплый платок. Анна еле держалась на ногах, в ее глазах были страх и отчаяние, в глазах Нюры – упрямство и вера.

– Что я ему скажу? – спросила Анна вполголоса, оглядывая толпу.

– Ничего не скажете. Он сам все знает, – отрезала Нюра. – Он людей насквозь видит.

Толпа бурлила разговорами. Все ждали батюшку отца Иоанна. Двое прилично одетых господ обменивались впечатлениями.

– Жена моя, – говорил один, – при смерти была. Доктора махнули рукой. Я телеграмму отцу Иоанну послал. А он: «Молитесь. Я тоже молюсь». И – представьте! – болезнь вдруг повернула вспять. Теперь – здорова. Врачи только плечами пожимают…

Рядом две торговки делились своими историями.

– Подвели бесноватую к причастию, шесть мужиков держат – не справляются! А батюшка: «Именем Иисуса Христа приказываю – выйди!» Три раза сказал. А потом – пф-ф! – пар изо рта у нее клубами. Упала. Батюшка: «Перекрестись». И перекрестилась, вот как!

Нюра все решительнее пробивалась вперед, расталкивая людей локтями. Анна, изможденная болезнью, плелась за ней как на суд.

Толпа вдруг зашумела, волнение прокатилось по рядам. Из здания, окруженный важными фигурами, – генерал-губернатором, полицмейстером, военными, – вышел сам отец Иоанн. Толпа двинулась к нему, и полицейские с трудом удерживали ее. Воздух звенел от напряжения.

– Батюшка! Благословите! – кричали отовсюду.

Анна опустила глаза. Нюра прорвалась вперед и закричала:

– Батюшка! Благословите больную!

Словно расслышав в гуле тысяч голосов ее страстный призыв, Иоанн повернулся. Его взгляд сразу остановился на двух женщинах – на Нюре и Анне. Он пошел к ним, толпа расступалась, пропуская его.

Нюре он не сказал ни слова и сразу обратился к Анне. Она хотела что-то произнести, но губы дрожали, язык не повиновался, она молча склонила голову.

Священник положил ей на голову свою ладонь – просто и мягко, как отец ребенку.

– Вижу боль твою, – сказал он. – Не бойся. Молись и верь. Господь поможет – как помогает всем верующим.

Анна подняла на него глаза:

– Я ведь еврейка…

– И что? – сказал отец Иоанн, и в голосе его не было ни удивления, ни укора. – Апостол Павел писал: нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного – есть только Христос и вера в Него. Я помолюсь за тебя, и ты молись, а я чувствую, что вера твоя сильна. Господь пошлет исцеление. Через месяц – все пройдет. Вот увидишь. Храни Господь!

Через неделю Анна была совершенно здорова.

* * *

В Москве, осенью 1935 года в старом дореволюционном доме с облупившимся фасадом на Серпуховской улице, в просторной, но скромно обставленной комнате сидела пожилая женщина в кресле-качалке. На руках у нее младенец спал и улыбался во сне. На стене среди старых черно-белых фотографий выделялась одна, молодая женщина в красивом длинном платье, в шляпе с вуалью и выразительным взглядом – она самая, Анна Осиповна.

– Какой же все-таки у тебя светлый мальчик, Лена, – сказала она, покачивая младенца. – Как возьму его на руки – покой в душе, будто все на своих местах.

Лена, ее внучка, улыбнулась. Она сидела рядом за столом, перебирая письма и бумаги.

– Может, устали, бабушка? Давайте я заберу.

– Ну что ты, Лена. Он такой смирный. Никакого беспокойства от него.

В комнату, легко ступая, вошла Вера – двоюродная сестра Лены. С виду спокойная, но с тем внутренним напряжением, которое бывает у людей, привыкших держать многое в себе. С ней подруга, Маруся. Вера подошла к ребенку, улыбнулась.

– Здравствуй, Алик. Нарядный сегодня, не иначе как в гости собрался.

– В