Гелиоссо: люди Солнца - Лариса Владимировна Разинькова

Утром следующего дня мы находим одного из наших героев, а именно Дааса, в лагере своих соплеменников. Едва увидев приближающегося брата, Тейла, бросив дела, устремилась к нему навстречу. Как выяснилось, весь вечер сестра не могла найти себе места, переживая за Дааса, ее мучили какие-то непонятные видения. Юноша заверил, что с ним все в порядке. А потом под напором общественности ему пришлось поведать о вчерашних приключениях с демокликами. Завершил свое повествование наш герой в свойственной ему с некоторых пор манере, отметив, что отныне у гелиоссов есть «свои люди» среди демодухов. Соплеменники, однако, долго не хотели отпускать Дааса, требуя в качестве бонуса очередную серию его популярного сна. Тейла, вернув себе внимание, резко оборвала дискуссию:

– Развлечения после успешно выполненного задания, ближе к вечеру, а тебе, Даас, надо дополнительно восстановиться и набраться сил, займи место в чаше со стражами, – закончив мысль, сестра первой отправилась за периметр, увлекая за собой остальных. А юноша присоединился к гелиоссам, охранявшим периметр ночью во время отдыха остальных. Погружаясь, он переключил внимание и пытался вспомнить одно из последних сновидений от лица Ноона, серию, которую ему предстояло поведать своим солнечным братьям и сестрам.

В новой истории о короле Генрико и его шуте Тибелусе мы находим их взрослыми мужами: первый уже правит как монарх, а второй умело совмещает должность главного придворного скомороха с ролью преданного друга. Герольд Ноон вступил в пору опытной мудрости и продолжает опекать повзрослевших воспитанников.

При дворе царила предпраздничная суета: близилось зимнее солнцестояние и двенадцать святочных ночей. Это было время одного из самых любимых торжеств короля, ярких и длительных, наполненных своим сакральным смыслом. Тибелус, как обычно, готовил актерские постановки, столь обожаемые монархом. В перерыве он заглянул к герольду-учителю в его скромную комнату, которая являлась и жилищем, и одновременно рабочим местом, значительную часть пространства которого занимали книги. Стол, размещенный около небольшого окна, был весь заставлен письменными принадлежностями, завален свитками, обрывками пергамента. Шут часто приходил к старику, его восхищала бесконечная мудрость учителя. Тибелус сидел на маленьком стульчике и, рассматривая стол Ноона, вспоминал, как в детстве за провинности они поочередно с Генрико отдирали застывший воск под строгим взглядом своего наставника. Казалось, что вся комната буквально пропитана ароматами свечей и специфическим запахом свитков. У человека не привыкшего пребывание в подобном помещении могло вызвать продолжительный чих. Наконец голос герольда вырвал шута из плена детских воспоминаний:

– Как идут приготовления, ты уже представил королю своих новых комедиантов? – Ноон занял свое любимое место за столом и, прищурив левый глаз, всматривался в ученика, сидящего напротив, пытаясь прочитать, с чем же все-таки тот к нему пожаловал. Тибе, как иногда называли его близкие, рассеяно пинал лежащую на полу мертвую муху. Он пытался носком обуви загнать ее в ямку меж каменных глыб, из которых был сложен пол. Когда очередная попытка наконец-таки увенчалась успехом, шут, не поднимая глаз, задал вопрос, с которым пришел:

– Учитель, как ты думаешь, что видят люди, когда встречают меня впервые? – Тибе оторвал взгляд от пола и с мучительным беспокойством ожидал ответа герольда. Ноон прошелся ладонью по бородке и не спешил с обратной связью.

– Что ты имеешь в виду? Свой горб? – старик по-доброму улыбнулся, ему были известны терзания Тибе по поводу несовершенства тела, но с подобными вопросами ученик обращался редко. Шут заерзал на стульчике и, немного конкретизировав запрос, произнес:

– Видят ли они мой горб прежде моих глаз? – Тибе сосредоточенно внимал. Сохраняя абсолютный покой во всем теле, после непродолжительной паузы старик заговорил:

– Тибе, люди видят ровно то, что ты им показываешь. Как думаешь, для тебя важнее продемонстрировать другим свой дух или свое несовершенство? Я вижу перед собой человека, который мужественно преодолевает свои страхи и сомнения каждый момент своей жизни. Разве судьба не благоволит Тибелусу? Ты мог бы стать кузнецом или простым комедиантом, странствующим по земле. Но ты шут короля и друг короля. Полученному образованию позавидуют многие при дворе. И потом, именно благодаря горбу Тибе стал тем, кем являеется на сегодняшний день. Будь ты обыкновенный здоровый во всех отношениях мальчишка, столкнувшийся под столом с будущим монархом, да разве стал бы его тенью? – наставник умолк, давая возможность ученику обдумать сказанное им. Слова старика произвели должное впечатление на Тибелуса. Он нервно покусывал заусенец на большом пальце и, было очевидно, что мысль, высказанная Нооном, не вызывала у шута противоречия, скорее наоборот.

– Да, да, я понимаю, что даже несовершенство может стать благом. – Он вновь задумался. – Однажды я слышал, как старая ведунья объясняла моей матери, что мой горб – это наказание за прежнюю жизнь. Что там, в предыдущем воплощении я имел жуткий нрав и одержимый характер, отличающийся нетерпимостью к другим, потому в этой жизни и приходится, искупая грехи, жить в согбенном состоянии, словно в вечном поклоне. Или что еще хуже, говорила шептуха, я мог покалечить кого-то, и за это расплачиваюсь сейчас. – Тибе договорил и выдохнул, чувствовалось, что он делился самым сокровенным, душевной болью. Ни с кем, кроме герольда, он не мог говорить на подобные темы. Ноон поднялся из-за стола, подошел к воспитаннику и положил ладонь ему на плечо. Делал он подобное крайне редко, в особенных случаях, когда ученики нуждались в поддержке. Тибелус поднял голову, в глазах его стояли слезы. Эта боль, с которой он родился, рос и жил, всегда отражалась душевной мукой во взгляде. И не было более чуткого и милосердного человека при дворе, чем шут: находясь вне всяких законов и рамок, символизируя одновременно разрушение и созидание, он являлся самым сердечным человеком среди придворных. Наставник вернулся за стол.

– Ты хороший человек, Тибе. Ты умен и, несомненно, талантлив. Ты любим королем и большей частью придворных. Я горжусь тобой, своим учеником. Но ты не должен забывать, что люди всегда боялись и боятся иных. Любой, кто хоть чем-либо выделяется и отличается от массы, вызывает животный архаичный страх. Несовершенство воспринимается как мост в потустороннее. А потустороннее всегда страшно, потому что неизвестно, непонятно. Будут ли люди тебя бояться? Да. Будешь ли ты выбирать страдать от этого – решать только тебе, и… даже горб можно превратить в искусство, – герольд поднял указательный палец вверх в знак законченности своей мысли и, немного выдержав паузу, поинтересовался, – так что ты там приготовил к праздничному вечеру с комедиантами? Давай, делись, я сохраню в секрете. – Старик всегда накануне представления первым узнавал все тонкости