Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней - Коллектив авторов -- Искусство

href="ch2-443.xhtml#id822" class="a">[443]. В этом детском мире игра и игрушки служили отнюдь не футуристической цели подготовки молодежи к ужасам грядущего мира. Они были инструментами, с помощью которых те, кто пережил различные травмы, могли реинтегрироваться в общество, приспособиться к миру и к своей полностью изменившейся жизни. Если художники видели в детстве утопическую фазу развития человека, наивный неиспорченный детский ум, к которому, по их мнению, стоило обратиться вновь, то дизайнеры и архитекторы, по словам историка Эми Огаты, видели в «мебели, игрушках, домах и школах материальные возможности для строительства и улучшения нового мира»[444].

Многие участники Баухауса сыграли ключевую роль в формировании парадигмы педагогического воздействия на игру — и благодаря своей профессиональной деятельности, и в силу личных устремлений. Первый директор Баухауса (с 1919 по 1928 год) Вальтер Гропиус заявлял, что ученики и учителя его школы — это «маленький закрытый тайный союз» наследников той исторической традиции, о которой позднее говорил Розенблюм. Однако они серьезным образом перекроили эту традицию для нужд текущего момента, следуя «новой, великой, всемирной идее» Гропиуса[445]. Преподаватель Баухауса Иоганнес Иттен, который вел свой авторский «форкурс» (то есть подготовительный курс) для новичков, видел в своей программе процесс «не-учебы». Оказавшись в состоянии tabula rasa, свойственном послевоенному времени, художник мог открыть в себе «детскую невинность, еще не испорченную культурой»[446]. На составленный Иттеном учебный план форкурса очень повлияла его приверженность религиозным системам Маздазнана[447] и неозороастризма, предполагавшим медитацию и веганство. В основе этого курса лежали практики штриховки, работа с абстрактными формами, а также эксперименты с материалами, целью которых было почувствовать связь мысли и тела. Курс был обязательным для всех студентов. В 1919 году Гунта Штёльцль вспоминала обучение у Иттена в своем дневнике:

Рисование — это не просто воссоздание того, что мы видим. Наоборот, мы позволяем внешним стимулам (и, разумеется, тому, что чувствуем через внутренние стимулы) пройти по всему телу. Затем эти стимулы выходят из нас, но уже в виде чего-то принадлежащего нам самим: художественного творения или просто пульсирующей жизни. Когда мы рисуем круг, то чувство круга должно пройти сквозь все наше тело[448].

Таким образом, афоризм Иттена «игра — это праздник, праздник — это работа, работа — это игра» лежал в основе философии Баухауса. В самом деле, понятие игры было настолько важным, что попало в учредительные документы Баухауса. В 1919 году Гропиус написал манифест Баухауса, в котором высказал желание, чтобы школа сплотила все искусства в рамках одной системы, стала чем-то вроде гильдии, состоящей из профессионалов, путешественников и подмастерьев, которые чтут мастерство и счастливо работают вместе. В манифесте Гропиус прямо называет те праздники, социальные группы и торжества, которые, по его задумке, должны были способствовать социальным связям, творческому исследованию и производству. Согласно его замыслу, «учителя и ученики будут поддерживать дружеские отношения помимо работы. Для этого они ставят пьесы, читают лекции, стихи, играют музыку и устраивают балы. Эти собрания проходят весьма жизнерадостно»[449].

Ил. 7.2 Праздник воздушных змеев Баухауса, 25 сентября 1921 года. Ильзе Фелинг (слева), Николай Васильев (справа)

Хотя подобные празднования были придуманы для налаживания отношений между школой и местным сообществом, они быстро превратились в семейные собрания Баухауса. Из-за смелой экстравагантности этих мероприятий жители Веймара были к ним равнодушны, если не враждебны. К каждому празднику создавался свой набор игрушек. Как видно на фотографии (ил. 7.2), к осеннему празднику воздушных змеев Drachenfest студенты делали и запускали собственных змеев. Художник-график Лотар Шрейер так описывал это событие: «однажды осенним солнечным днем, стоя над небольшим холмом над Веймаром, мы запустили в небо наших воздушных змеев. Это были подлинные произведения искусства: хрупкие, большие птицы, рыбы, абстрактные формы. Они дрожали на длинных нитках и превращались в точки на фоне голубого неба»[450]. В первые годы существования школы Гропиус и другие учителя взяли на себя роли родительских фигур для своих студентов и, шагая в ногу с новыми поведенческими трендами в Германии и поколенческими изменениями, окружили своих студентов-детей помощью и заботой, подпитывая их жажду новых впечатлений, чувств и возможностей самовыражения.

Как и во всяком сообществе, в Баухаусе весь год перемежался подобными праздниками-обрядами. Кроме праздника воздушных змеев были и гулянье с фонариками, и празднование летнего солнцестояния, и рождественская встреча — «неописуемо прекрасный… Праздник Любви», как пишет о ней руководительница ткацкой мастерской Штёльцль: Гропиус читал рождественские рассказы, раздавал подарки и устраивал угощение[451]. Эти праздники вобрали в себя мир детства, встроили семейную структуру в структуру рабочих отношений в школе, но это не самое важное. Прежде всего праздник был продуктом коллективного дизайна, созданным согласно главным принципам Гропиуса: стремлению к творчеству и необузданной выразительности в ясно обозначенных рамках. В 1933 году в своем философском трактате о природе человеческой игры «Homo Ludens» Йохан Хёйзинга подчеркнул, что связь между праздником, игрой и социальными рамками очень тесная: «Выключение из обыденной жизни… существование заодно строгой определенности и настоящей свободы — таковы самые основные социальные особенности, характерные и для игры, и для праздника»[452]. В такой среде — и в мастерской Баухауса, и в частной студии, и дома — изготовлению игрушек сопутствовал благожелательный дух семейной общины, организованной по типу мастерской. Там неизменно царила гармония и увлеченность теми возможностями, которые открывает состояние детства: надеждами, открытиями и самобытным творчеством.

В эти первые дни существования Баухауса часть коллективной энергии студентов и преподавателей была направлена на то, чтобы школа просто продолжала работать. Ведь у некоторых студентов не хватало денег на оплату обучения. Для них Гропиус организовал бесплатное питание и раздачу одежды, собранной благотворителями[453]. Как пишет Штёльцль, изготовление игрушек для продажи на рождественской ярмарке в Веймаре в 1919 году было делом всей общины:

Все стали что-то «мастерить»: украшения, игрушки, набивных животных, кукол из дерева или бумаги… ярко раскрашенных, так, что когда мы первый раз представили веймарской публике наши работы, было очень весело, и довольно успешно… В конце, когда на продажу уже ничего не осталось, мы отдали им наши береты[454].

Разумеется, подобные сезонные ярмарки ремесел были нацелены на сбор средств, учитывая, что с первых веймарских лет до переезда в 1925 году в Дессау финансовое положение школы было довольно шатким. Экономика школы в первые годы своего существования полностью зависела от государства. Как раз в это самое время страна подписала Версальский договор, и тогда же