Альманах «Российский колокол» №2 2021 - Альманах Российский колокол

– Пит, дорогой, отпразднуем сегодня? Папа, вы же к нам придете? Мы будем ждать.

– Пит, милый, – сказала она, когда папа ушел, – помнишь, я сказала в отеле тост за свадьбу и за детей?

– Конечно.

– Разве вышло не так? – хитро улыбнулась она и крепко меня поцеловала.

Валентин Богданов

Родился 1 ноября 1935 года в с. Обутки Макушинского района Курганской обл. Работал электросварщиком в разных организациях. В 29 лет заочно окончил 10 классов, а в 35 лет Свердловский юридический институт и уехал на Тюменский север на постоянную работу в нефтяной отрасли. Работал в нефтяных и строительных организациях Тюменского севера.

Является членом ИСП. Написал и издал восемь книг. На конкурсе им. А. С. Пушкина, посвященном 220-летию со дня рождения поэта, повесть «Племяш» была отмечена жюри конкурса дипломом, сертификатом и положительной рецензией одного из членов жюри. Затем на конкурсе им. Белинского рассказ «Страдалец войны» занял второе место. В 2021 г. написал девятую по счету книгу, «Истоки Тихого Дона», планируется ее издание.

Женат, имеет троих детей и четверых внуков. Ветеран труда, пенсионер. Живет в Тюмени.

Горемыка

Рассказ

Пятилетняя Дашенька украдкой от взрослых каждый день прибегала на деревенское кладбище к своей маме, которую похоронили неделю назад. Она горько плакала над могилой, звала мать вернуться и жить с ней вместе, как раньше жили. Но мама не отзывалась на ее слезные просьбы. От горькой обиды Даша плакала и припадала губами к ее фотокарточке, вделанной в рамку со стеклом и прибитой к деревянному кресту. Ей казалось, что ее мама будто шутила над ней, оставив ее одну. Она смотрела на нее с фото с доброй улыбкой, и ей казалось, она из какой-то другой жизни, о которой не помнила, но маму помнила – уже больную и ласковую с ней. И тогда она начинала всхлипывать, а потом и рыдать во весь голос. Утомившись от слез, Даша устало брела домой в свою деревню, находившуюся в пятистах метрах от кладбища. Дорога была хоть и не шибко далекой, но домой она приходила вконец обессиленной и, ополоснув в ведерке босые ноги, устало ложилась на мамину кровать, в которой она умерла, и на короткое время засыпала. Даша так сильно уставала постоянно думать о маме, что голова начинала болеть и, казалось, силы ее совсем покидали, но больше думать ей было не о ком, да и не хотелось. Она ведь в этой жизни еще мало кого знала, чтобы о ком-то так много задумываться, как привыкла думать о своей маме.

Ее тяжелые раздумья в вечерних сумерках сердитым голосом прерывала тетка Агафья, жена дяди Андрея, родного брата ее мамы, и выговаривала ей: «Все дрыхнешь и дрыхнешь, слезливая горемыка, хоть бы делом каким занялась, а то все слезы льешь и льешь да своим видом унылость на всех наводишь. Взбодрись хоть маленько, поиграй с подружками, отвлекись, а мамки типеря у тебя никогда не будет, раз померла, привыкай уж как-нибудь к своему горюшку». Даша еще не знала, как ей можно привыкнуть к ее горюшку, но с подружками играть без мамы не хотелось, а взбодриться тоже не умела и просто делала все по домашней работе, на что ей указывала тетка. Изредка в ее маленькую комнатку, где они жили с мамой, заходил дядя Андрей, крупный, грузный, обычно с заросшим щетиной лицом, от которого всегда исходили запахи трактора и свежей скошенной травы. Даше нравились эти запахи, она к ним привыкла. Он устало присаживался к ней на кровать и глухим голосом спрашивал: «Ну как ты, моя дитятка, все поди-ка маешься со своим горюшком?» И гладил ее по головке своей сильной грубоватой рукой. В ответ она припадала мокрым лицом к его руке и молча давилась слезами. При этом ей очень хотелось обнять его ручонками за шею, повиснуть на ней и прижаться к его лицу, но она стеснялась это делать, думала, обидится. Кроме того, раньше, когда жива была мама, у нее такого желания при виде дяди Андрея не появлялось. Своего родного отца она не помнила и никогда не видела.

Тетка Агафья иногда с глухим раздражением говорила, будто ее укоряла, что она нагулянная, а вот хорошо это или плохо, она еще не понимала. Но почему-то не хотела, чтобы ее так называли, и смутно догадывалась, что этим прозвищем обижают ее и беззащитную маму.

Она помнила ее всегда больной, постоянно лежащей вот на этой кровати под ватным одеялом, в красной шерстяной кофте, всегда бледной, с тонкими чертами изможденного лица. Сколько помнила себя Даша, она играла в куклы возле мамы, при этом о чем-то с ними тихонько разговаривала и улыбалась. Также помнила, что мама всегда пристально за ней наблюдала со страдальческим выражением больших синих подернутых слезной пеленой глаз. Иногда пальчиком подзывала ее к себе, прижимала холодными и худыми руками к мокрому от слез лицу и почти безжизненным голосом, с усилием, о чем-то ей шептала в ухо, но Даша ничего из маминого шепота не запомнила и сейчас об этом жалела. В эти летние дни в их большом доме, кроме Даши с мамой, никого не было до самого вечера, от чего было скучно и одиноко. Изредка поодиночке заходили проведать ее маму деревенские женщины, при этом Дашу просили выйти из комнаты и немножко побыть в избе или в огороде. Она так и делала. Понимала, что они обихаживают беспомощную маму и в чем-то ее убеждают, поскольку до нее доносились обрывки их слов: терпеть, смириться, надеяться и еще что-то, иногда надсадными сердитыми голосами. Слыша это, Дашенька жалела маму, торопливо вбегала в комнату, порывисто прижималась к ней, стараясь ее обнять, будто хотела защитить от всех обид, и сквозь слезы, захлебываясь, просила тетенек оставить их одних. Даше казалось, что ее маме с ней станет легче. Вот и все, что осталось в Дашиной памяти о ее коротенькой жизни с мамой. К тому времени старший сын дяди Андрея Виталий дослуживал в армии последние месяцы и скоро должен вернуться домой, а его двенадцатилетняя сестренка Оленька отдыхала в пионерском лагере. С соседними девочками Даша по своему малолетству не успела подружиться, и ей казалось, что девочки, ее ровесницы, избегают ее и боятся с ней дружить, видимо, из-за того, что ее мама находится при смерти. Конечно, Дашенька сознавала, что она еще маленькая, многое из происходящего не понимает и не