Первый Артефактор семьи Шторм 2 - Юрий Окунев

Барьера-М2, я активировал его, проверил настройки на внешней панели, убедился, что включены огонь и тьма. И пока все готовились, дёрнул ещё парочку тумблеров — наши с Яростным нововведения.

Алексей стоял рядом со своими родственниками и с нахмуренными бровями наблюдал за происходящим. Даже немного приятно, что посторонние люди за меня переживают.

Прозвучал приказ, солдаты выхватили пистолеты и одновременно выстрелили. Через мгновение невидимое защитное поле передо мной заволновалось и стало заметным. Пули с тихим звоном упали на бетон, смятые от удара.

То, что барьер защищает и от физического воздействия стало ясно во время нашего боя на экзамене. Тогда Кирилл и Ангелина откинули противников далеко за круг и те врезались в стену. Это оказалось побочным эффектом работы бриллианта, о котором сначала не думали, по крайней мере так сказал Егор. Что ж, теперь это преимущество, которое продаю военным я, а не местные артефакторы. Гы.

Ещё несколько пуль врезались в барьер, артефакт загудел, но справился. Я же стоял, заложив руки за спину. Боковой ветерок раздувал мои волосы, солнышко грело, а пули до меня не долетали. Хорошо!

Снова резкий приказ, пистолеты сменили на винтовки, начался обстрел короткими, по три, очередями. Чёрные и красные искры засверкали в воздухе, артефакт загудел сильнее, воздух вокруг стал теплее.

— Понятно, физические атаки он переносит хуже Дара, — пробормотал я. — Теплоотвод стоит улучшить.

В барьер всадили по два рожка, после чего оружие поставили на предохранители. На сцену вышли одарённые.

Чумов, Мосин и неизвестный мужчина, судя по всему, чистый огненный атрибут, встали в линию и начали посылать в меня атаки по очереди. Третий уровень.

Барьер спокойно отражал атакующие заклятия. Суворова и Валуев, которые стояли чуть в стороне от атакующих, качали головами и что-то обговаривали между собой. Я их понимаю — атаковали-то не только тьмой и огнём, но и разложением, которое имеет атрибут смерти, и землёй, а Барьер справлялся.

Они глянули на Алексея Яростного, и тот сделал вид, что ни при чём. Но самодовольная улыбка всё же вылезла на его лицо снова.

Затем одарённые перешли на четвёртый уровень и стали бить почти одновременно. Барьер закачался, зажужжал, но выдержал. Я увидел, как на панели артефакта замигала лампочка. Перегрев, плохо.

Подскочил к нему и, не снимая защиты, попробовал проверить, что именно опять накрылось. За искрами и цветными облаками атак никто не видел, что я делаю.

— Так-так, — бормотал я, изучая артефакт Взглядом Артефактора. Открывать ящик сейчас было бы слишком опасно — может долбануть.

Вдруг артефакт перешёл на визжащую ноту и появился дымок: в барьер ударило заклинание пятого уровня. Затем ещё одно. И ещё одно. Лампочки замигали в нескольких местах, появился резкий запах гари. Но артефакт держался, пусть и с трудом.

— Кажется, я слегка тебя переоценил, — сказал я, доставая резец и начиная выводить руны и контуры прямо на поверхности металлической коробки. В этом металле не было силы, как в тех, что у меня дома, но на пару минут этого хватит.

Стабилизировав потоки и обеспечив вывод тепла, я убедился, что почти все лампочки погасли. Выдохнул и, как раз в тот момент, когда одарённые опустили руки и жезлы, встал, показывая, что я всё ещё жив.

Я помахал рукой, надеясь, что не видно, как я вспотел.

А затем я увидел, как генерал с белыми усами достал рацию, что-то в неё сказал. Через тридцать секунд раздался рокот и из-за трибуны на полигон выехал… танк!

Его огромная, почти безразмерная пушка уставилась прямо на меня.

— Огонь! — чётко услышал я, и раздался грохот выстрела.

Глава 16

Вместо тысячи слов

Вы как знаете, а вот я, услышав «Огонь!» на фоне танка, тут же упал на землю и прикрыл голову руками. Мне жизнь мила. Особенно сейчас, когда переродиться не могу.

Раздался грохот выстрела, и земля вокруг меня затряслась. Полетели осколки, всё заволокло дымом и пылью.

«Разнесло», — подумал я, ощущая, как мелкие куски кирпича из стены за мной режут спину и кожу на руках. Надо было хоть рюкзак оставить, но он в машине лежит.

С другой стороны, меня радовало то, что я ещё могу об этом думать, а значит жив. Как выглядит и чувствуется смерть я прекрасно знаю. Там о царапинах уже не переживаешь.

Стоило пыли немного осесть, я поднялся и закашлялся. Через несколько секунд ко мне подскочили Валуев и Яростный. Сзади из тени выходила Суворова.

— Жив! — выдохнул Егор, вытирая покрасневший глаз. — Ты мне ещё должен рассказать, что вы там наделали внутри!

— А я думал ты за меня переживаешь, — ответил я и снова закашлялся.

— Ой, — сказал Валуев и почесал неловко затылок.

— Ну ты дал! — восторженно сказал Алексей и сильно хлопнул меня по спине.

Я зашипел от боли, и Хранитель тут же извинился. В этот момент до нас дошла Суворова и сурово изучила моё состояние.

— Ну ты и вляпался, Шторм, — сказала она резко, а потом развернулась на каблуках и пошла обратно быстрыми, чуть дёрганными шагами.

— Я что-то упустил?

— Попытку покушения, — сказал Алексей.

— На кого? — удивился Валуев.

— Снаряд? — вдруг понял я.

— Да, — кивнул Яростный. — Они зарядили кумулятивный снаряд с разрывной сердцевиной. Он выше пятого уровня заклинания по убойной мощи.

— Теперь не удивительно, что барьер разнесло. Повезло, что меня вместе с ним на кусочки не порвало.

— Потому что барьер большую часть отразил. — Хранитель перекинул мою руку себе на плечо и подмигнул: — А теперь изобрази из себя умирающего.

Егор встал рядом, и мы втроём медленно вышли к трибунам, у которых суетились военные. Парочка человек лежали на земле, закованные в наручники. Судя по форме — танкисты.

Сам танк походил на плавленный сыр: металл обшивки потёк, из люков сочился дымок, искрили приборы.

Сухов, бледный, с перекошенным лицом, висел на руках у солдат, пытаясь вырваться. Чумов ему что-то втолковывал.

— Идут! — громко, чтобы все услышали, сказала Анна Петровна.

К нам повернулись все. У кого-то на лице было написано облегчение, как у Сухова, Чумова и даже Мосина. У кого-то безразличие, как у белоусого Хасина. По лицу улыбчивого офицера проскользнуло недовольное выражение лица и моментально скрылось за лощённым выражением довольства.

За трибуной взвизгнули тормоза и вскоре к нам подбежал врач. Он начал поливать меня зелёной волной, заставляя царапины на спине и руках стягиваться быстрее. Затем он ощупал мой лоб, прослушал сердце без фонендоскопа, прямо ладонью, закончив осмотр фразой:

— Жить будет.

Парни дотащили меня до трибун, усадили на скамейку, встали подобием стражей