Русский кот - Валерия Алексеевна Державина

Несколько дней назад мы втроем – Саша, Виллино и я – въехали в полупустую съемную квартиру, но любимые вещи сделали ее родной. Открытка от Саши на комоде «Любимой жене, с Новым Годом!!! 2021. Твой первый и единственный любящий муж». Говорил, что написал сначала «первый муж», но в конце концов пришел к финальной формулировке. Зеленый бархатный диван, на котором мы с Виллино посмотрели часы, дни и месяцы документалок, сериалов и фильмов. Картины, которые написала мама Саши.

У меня было несколько таких артефактов и в Сербии, я взяла их с собой: несколько книг на русском, наша свадебная фотография и плед с бахромой. Но в другой стране эти вещи будто бы теряли часть силы – как бутылочные осколки или камушки, которые блестят, сияют и искрятся на пляжном солнце и блекнут, стоит принести их домой. Каждый предмет хорош на своем месте, наверное, я тоже такой предмет.

Виллино пока не освоился в съемной квартире и ходил за мной абсолютно везде. По утрам аккуратно просовывал тюленью мордочку в комнату и принимался прыгать на месте, видя, что я там. Сегодня на прогулке мы с ним встретили соседку-архитектора – леди средних лет с модной прической пикси, всегда одетую стильно и минималистично, даже на прогулке со своей маленькой собачкой – черным брюссельским гриффоном. В нашу первую встречу несколько лет назад соседка сказала, что по утрам он пьет капучино (без кофе).

– Привет, когда приехала-то? – спросила она.

– Чуть больше недели назад.

– Как вы?

– Да хорошо, хорошо… Здесь все нравится! Больше, чем там.

– Так это же совершенно замечательно! Я сама, когда работала в Дании временно по проекту, еле протянула там три месяца. Они меня приглашали еще на год контракт продлить, но я отказалась…

– Ого! Даже так?

– Да, потом я приехала назад, в этот переулок – и такой он мне родной казался, я просто кайфовала здесь…

– Очень хорошо вас понимаю.

Весна, звучат соловьиные трели, они похожи на скрип несмазанной велосипедной цепи. Или не знаю, как точно это называется, в общем, когда кто-то едет на старом велосипеде, и ты это слышишь издалека. Вилли не бежит, а ковыляет по уже обозначившейся среди зачатков травы дорожке, блестящей самоцветами бутылочных осколков в свете фонаря, я направляю его шлейкой, чтобы он лавировал. Левая задняя лапка отстоит от мопсового тела сильнее, чем положено, – неврологический дефицит. Перед нами пятиэтажка рассыпается драгоценными камнями окон: белыми, желтыми, розовыми, голубыми. Жду, пока Вилли сделает дела, но пока никак.

– Ну скоро ты там?

– Не мешай, я занят!

– Ты у этого пучка травы уже пять минут крутишься!

– Хочу и буду! Отстань!

Подходим к мигающему фонарю как к старому знакомому, засекаю: 36 секунд гаснет, 36 секунд загорается, 36 секунд гаснет, 36 секунд загорается… Жду, что он примет единственно верное решение, глядя на меня. Чувствую ли я себя счастливой? Последние две недели в голове только глупая улыбка и тишина.

Надеюсь (знаю), скоро пройдет: почву для страданий нужно же брать откуда-то? А то сидишь на кухне: тарелочка, салфеточка, кружечка, новый холодильник. Знали, что человечество научилось делать абсолютно бесшумные холодильники? Вот. Сидишь, значит, в бесшумности внутри и снаружи, смотришь в высокое, утопленное в стене окно на красные балконы сталинки, на торчащий, расширяющийся кверху трубой бизнес-центр (Саша называет такую форму «ночной горшок»), на панельки, на старые деревья и их молодые салатовые шапочки – и что-то начинает потрескивать внутри, будто стоишь под проводами электропередач.

Заходит Виллино: цоп-цоп-цоп-цоп – и потрескивает сильнее, уже как счетчик Гейгера в высокоактивной зоне. С таким звуком по телу разносятся эндорфины, не спорьте. В общем, разносятся они, и есть ощущение какой-то неуместности этого. Кажется, что взрослому человеку вообще нельзя радоваться, он слишком много знает о том, что происходит в мире, слишком много думает о будущем.

Но мне теперь все равно, я пережила эмиграцию. Гуляю и считаю, сколько секунд светит фонарь, перед тем как погаснуть, и через сколько он включается обратно. Брызнул мелкий дождик.

Как сказала моя подружка Женя, которая позвонила, чтобы сообщить о новоселье в купленной недавно квартире, ей все это обошлось дешевле: за границу уезжать не пришлось, хватило нескольких месяцев в Красноярске (Красноярск, ничего личного, она была в своем Красноярске, не в вашем).

Что до моего писательства, несколько дней назад я отправила Саше первую главу моего полностью дописанного романа. Он ее читать сразу, конечно, не стал. А я и не настаивала: ее видели уже человек десять, поэтому не горело.

Вчера вечером смотрю – лежит в постели, говорю: «Почитай, все равно не спишь, а я пока в ванную». И пошла.

Чищу зубы. Волнительно. 100 % будет много критики, но для этого глава и дается мужскому полу: у многих из них зависть к чужому творческому гению выражена сильнее (в частности, к женщинам), уверенность в себе по всем вопросам выше, а контроль эмоций хуже, поэтому говорят как на духу.

Умываюсь и рассуждаю: получать такой (пусть даже непрофессиональный) критический фидбэк иногда даже полезно. Женщины меня жалеют обычно, про подружек и говорить нечего, а тут мнение на контрасте – в конце-то концов, потренируюсь выделять рациональное зерно.

Да и как говорил тип, написавший популярную в России книжку по сценарному мастерству: «Получайте мнение при любой возможности, говорите о своем сценарии всем, даже скептикам, особенно скептикам».

Кремом мажусь уже торопясь: дочитал или не дочитал – неважно, приду – скажу, чтобы закрывал. По тем нескольким страницам, что он увидел, вполне можно составить мнение. Даже по первой странице можно его составить, так обычно и происходит. Выхожу из ванной в волнующем предвкушении.

Захожу – спит.

Лежит спит, какова наглость!

Спрашиваю, прошу отметить – не кричу, не кидаюсь с кулаками, а спрашиваю сдержанно и интеллигентно: «В чем дело?»

Отвечает:

– Да у меня что-то глаза так слипаться начали… Я еще руки кремом намазал, телефон выскальзывал, а потом он вообще разрядился. Завтра прочитаю…

Что могу сказать… Если бы Софья Толстая так плевала на своего Льва, это сильно облегчило бы жизнь десятиклассников. Но я этого так не оставила. Когда нужно было убрать за собой фантики от конфет, у меня тоже глаза слипались. И когда нужно было составить тарелки в посудомойку, руки тоже были в креме.

Но Саша, по правде говоря, не единственный человек, который уклоняется от чтения моего текста. Есть еще мама. Ее понять