Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева

href="ch2-387.xhtml#id256" class="a">[387]. Я их очень люблю и они мне самой напоминают (особенно — второе) те несмолчные горные чешские ручьи: та́к они и писались — потоком.

_____

Кончаю вечером, Мур уже спит. Нынче вечером — грустная радость: несколько слов о Кареле Чапеке — в одной из двух газет, под каждым словом о Чехии которых в те дни подписывалась. Автор — известный поэт и публицист[388]. Напишите — как понравилось.

Нет, дорогая Анна Антоновна, не будем.

Всё знаю, но зная еще, что всё это — на час, что есть la justice des choses{178}, наше народное: Бог правду видит — да не скоро скажет. Знаю еще, что бывают — чудеса, у которых — свой закон.

Дай Вам Бог в Новом Году — новой надежды — и веры. Вспомните «La dernière classe»[389] Daudet («Lettres de mon moulin»){179} — и Польшу, давшую Шопэна и открывшую радий.

— Да сбудется!

                                             М.

Очень рада, что понравился мой львенок. Я такого гладила в Праге — в цирке. Он — жёсткий.

Нынче (27-го) читаю, что большинством голосов (4 тыс<ячи> на́ 2 тыс<ячи> некий конгресс признал свою ошибку — 3 мес<яца> назад[390]. Что́ сказать, кроме: бессовестные идиоты, дальше носу своего не видящие? Где они тогда были?? Ах, ясно: когда дело коснулось собственных дел — прозрели, увидели, завопили. Вот что́ значит — жить нынешним днем и «своя рубашка к телу ближе». Вы не думаете, что это — начало la justice des choses? Ты предал — предадут и тебя. Кому предал — тот и предаст. Только жаль, что платить будут — невинные, непредавшие, знавшие — и не могшие ничего отвратить. Нельзя от лица народов — делать мерзости![391]

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 167–175; СС-6. С. 467–471. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 301–312.

47-38. С.Я. Эфрону

<Конец декабря 1938 г.>

Это львица (вместо рыси.)

С Новым годом. Но каким ударом для Чехии кончается — этот: 25-го, в первый день Рождества умер Карел Чапек — так и не дождавшись премии Нобеля. Очень хорошая статья Арагона[392] в Le Soir и не знаю чья в Huma<nité>. Обе газеты, постепенно, очеловечиваются.

У нас снег сошел — последние два дня ходили в черной грязи — но на Луаре, впервые с 1779 г. замерзшей от Блуа до Тура — боятся наводнений: уже взрывали динамитом, но кажется не поможет. В Версале, на pièces d’eau{180}, катались на коньках, вообще была генеральная репетиция зимы — и ничего — сошло, кроме ужасных ботиков и калош, к<отор>ые нужно надевать вдвоем — и по четверть часа. (Мур снимал вместе с башмаками, а в гостях — вовсе не снимал, а у меня вся левая нога изрезана, до того тесны́ — хотя мой номер. Нет, не калошная страна!)

Да, со второго дня мороза весь (женский!) город — молниеносно покрылся цветными башлыками. Моду пустил Printemps[393], и мода тут же спустилась в самые скромные предместья: не было женской головы без башлыка. Но так как они, в большинстве, были вязаные (просто сшивали сзади шарфы), то тепла не прибавилось, только — живописности. О башлыках уже пишут стихи и шутят в T.S.F.-c[394] и одновременно сообщают разные мрачные новости про Джибути[395].

Однофамилец Ва́льтер[396] на мое письмо — не отозвался, чем и доказал, что — не наш. Мы все — грамотные. Новый Год решили встречать в к<инематогра>фе: дома скучно и грустно, а с другими не хочется: и судьбы врозь, и врозь — шаги…. Мур уже выклянчивает новогодний подарок, а сейчас в 10-тый раз пошел в B<on> Marché[397] — смотреть.

Жду — про ваш Новый Год. Давно не́ было письма. Я — пишу всегда. Желаю здоровья и исполнения желаний.

Р<ысь>[398].

Впервые — НИСП. С. 379 380. Печ. по тексту первой публикации

Написано на открытке с изображением львицы в саванне. Датируется по содержанию.

1939

1-39. А.А. Тесковой

Paris 15-me

32, B<oulevar>d Pasteur

Hôtel Innova, ch<ambre> 36

3-го января 1939 г.[399]

С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна! Поздравляю Вас вторично. После Вашего большого письма, где Вы писали о радии и о деревенских детях, было два больших моих: одно — сразу (т. е. недели 2 назад), другое — 26-го декабря, сразу после смерти Карела Чапека[400] и все письмо было о нем, с отзывами на смерть здешних писателей. Дошло ли, кстати, до Вас слово Б<ернарда> Шоу[401]: — Почему о́н умер, а не я? Почему молодой, а не старый? Он его называет своим близким другом и оплакивает его — всячески. Отложила для Вас этот отзыв, и еще другие, кроме уже посланных (было, как помню, два). Но может быть, за это время, оба моих письма уже дошли — задержку объясняю праздниками. Но не пошлю имеющихся отзывов раньше, чем уверюсь в дохождении прежних. Итак, ждите двух больших писем — с запоздалыми поздравлениями и пожеланиями. Не могли же Вы подумать, что я в эти дни — рождественские и новогодние — Вас не окликнула!!

…У нас перед Рождеством были сильные морозы: здесь доходило до 15 градусов — чего не́ было ровно 10 лет. А до этого года Луара замерзла от Блуа до Тура — в 1776 г<оду>! Я много ходила пешком в те дни (как, впрочем, всегда) и иногда, задумавшись, чувствовала себя в Праге — 15 лет назад! Как всё живо — и в свой час — возвращается. Просила в тех письмах — прежних — непременно сообщить мне подробную историю Рыцаря: все что́ знаю — что добыл двухвостого льва (львенка). — «А то é мало» — как говорила ехидная старушка, продававшая зеленину[402] по хатам, в ответ на мое: Нынче — ниц[403]. Я всю Чехию прожила в глубоком сне — снах — так и осталась сном, вся, с зайцами и с ланями, с перьями фазаньими — которые, кстати, у меня еще хранятся, подобранные по лесным чащам, по которым я лазала — сначала с Алей, потом с молодым Муром на руках.

Мур (скоро 14 лет, ростом почти с отца) на подаренные мною на праздники деньги купил себе книгу про зверей, книгу странных