Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть 4 - Алексей Хренов

— Что, прямо нырять будем? — Лёха чуть не уронил баллоны, не ожидая такой прыти.

— Ну не прям. Сначала расскажи, как задумано, а потом дуй с Николаем на пирс, у мола. Мы с Елисеевым подойдём через полчаса.

Лёха шумно вдохнул — скорее, чтобы собрать мысли, чем для показательной демонстрации системы дыхания — и начал:

— «Слоник» рассчитан на минут двадцать непрерывного дыхания метров до десяти глубины. Но честно — мы не проверяли. Лёха говорил, пока стягивал с плеч баллоны и аккуратно выкладывал на расстеленный брезент свою гордость.

— Вот 5-литровый баллон со сжатым воздухом, их с СБ-шек поснимали. Давление в нём — под сто тридцать атмосфер, заправлен обычным воздухом.

Он повернул баллон, показывая ввинченный латунный редуктор.

— Через редуктор давление понижается до рабочего — где-то полторы-две атмосферы. Проверяю манометром перед погружением. Дальше — воздух идёт по шлангу к лёгочному автомату. Он поднял шланг, указав на врезанную у основания противогаза круглую коробку:

— Автомат самодельный. При вдохе открывается, подаёт воздух, при выдохе — перекрывает. Вот кнопка принудительной подачи кислорода, если что.

Он повернул маску боком и показал маленький клапан с медным ободком на лёгочном автомате.

— А это — выдох. Встроенный обратный клапан, я его с дыхательного мешка снял, с КПА-3. Выдох сразу уходит в воду. Весь фокус — чтобы воздух шёл только когда надо, тогда расход меньше.

Лёха взял шлем:

— Маска — это наш противогаз Ш-1, со шлемом и «рогом» на лбу. Родом из гражданской обороны, но стеклышки держат, резина мягкая, крепление надёжное, и — главное — вот как раз под шланг подошёл.

Лёха пощёлкал зубами по мундштуку.

— Шланг — армированный, авиационный, с внутренней подмоткой. Давление держит, изгибается как надо. Всё в лучших традициях — взять, что было на помойке, и заставить работать.

— А «слоником» почему зовёшь? — спросил Елисеев, прищурившись.

— Сзади баллон, а спереди — хобот. — Лёха пожал плечами, — если пользователь дышит как бешеный, то и трубит как слон, похоже.

В кабинете коротко хмыкнули и попросили показать всё на практике.

Лёха кивнул, подхватил свою ношу и пошёл с Остряковым к выходу показывать в деле конструкцию.

Вторая половина июля 1937 года. Причал у мола, порт Картахены.

На пирсе Лёха скинул гимнастёрку, рубаху, сапоги — остался в одних потрёпанных трусах цвета неопределённой, выцветшей смелости. Под хохот Острякова и Елисеева и молчаливый прищур Алафузова он натянул свой страшный резиновый комбинезон. Тот скрипел и тянулся, как старая велокамера, но сидел плотно. Сверху он нацепил самодельные ласты из кусков толстой авиационной резины, стянутые проволокой и ремешками.

Потом Лёха осторожно взвалил на плечи «Слонёнка» — баллон, шланги, клапаны, вся эта штуковина смахивала на нечто, собранное в условиях, когда человек больше надеется на смекалку, чем на заводскую гарантию.

— Алексей! — крикнул сверху Алафузов, облокотившись на парапет. — Тут, с торпедного катера, в прошлом месяце ящик утопили. Говорят — случайно. Посмотри на дне, вдруг найдёшь этот «случай».

Лёха махнул рукой в ответ, поправил ремень на плече, нацепил маску противогаза и шагнул с пирса. Вода глухо приняла его, с гулким бульк, как будто затянула за шиворот.

На поверхности остались лишь круги и редкие пузырьки, выходившие каждые несколько секунд — чуть в стороне от пирса. Глубже, под рябью, то и дело угадывалось тёмное пятно — тело дайвера, медленно скользившее по дну.

На глубине, между ржавыми корками водорослей, Лёха заметил стандартный армейский ящик. Он лежал наполовину в песке, уткнувшись боком в камни.

Лёха подплыл ближе, зацепил его под днище рукой и убедился: ящик не закреплён, просто утонул. Он достал страховочный конец и, обмотав пару раз вокруг ручки ящика, привязал его и начал подниматься. Пузырей стало больше, они всплывали по диагонали, точно указывая путь вверх, к свету.

Наверху Остряков уже оторвал взгляд от часов, а Алафузов медленно потянулся за сигаретой.

— Похоже, наш Слоник что-то вытащил, — сказал он. — И вроде бы пока жив.

В результате товарищи командиры вытащили ящик с винтовками, хотя и помудохались знатно: тяжёлый, обросший ракушками, да ещё и зацепился за сваи. Вскрыли — внутри оказались залитые водой три карабина, правда аккуратно упакованные в промасленную ткань.

Алафузов, отряхнув руки и не вынимая сигарету изо рта, оглядел всех и объявил, не повышая голоса:

— Алексей, весь аппарат раскручиваешь. Упаковываете всё — и баллоны, и маску, и ласты, и шланги. Пишешь инструкцию: что, как, зачем и почему. И ближайшим пароходом отправляем всё это в Ленинград, во НИИВК — научно-исследовательский институт военного кораблестроения.

Он уже развернулся, но вдруг остановился и, не глядя, добавил:

— Да. И со всех — подписку о неразглашении. Про соблюдение секретности объяснять не буду.

Присутствующие лётчики, стоявшие поодаль, притихли, переглянулись.

— Думали как лучше, получилось как всегда! — повторил наш герой незабвенный перл от Черномырдина.

Вторая половина июля 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес, пригороды Картахены.

Утром Лёха валялся на чехле под крылом подменной морской СБ-шки, закинув одну руку за голову и прикрыв лицо рукавом гимнастёрки. Официально он числился в составе дежурного звена ПВО, но неофициально — просто спал. Спал, пока есть возможность, как спят те, кто знает: разбудит не солнце, а сирена.

На аэродроме Лос-Алькасарес осталась всего пара полуживых И-15, и их берегли, как икону при артобстреле. Потому, на время замены моторов на своём самолёте, Лёху с Алибабаевичем выделили на усиление противовоздушной обороны порта — на только что вышедшем из ремонта бомбардировщике Зотова. Просто потому, что других не было.

В порт Картахены вчера под ночь прибыл пароход с оружием, и всё сопровождение, что могли поднять в воздух, — это два хрипящих «Чато», И-15. Для усиления срочно притянули СБ из группы Острякова — ту самую, что теперь грелась боком к солнцу, давая прохладу валяющемуся на тентах под крылом Лёхе.

Первый раз бомбардировщик встал на дежурство с восьми утра и провёл патрулирование над бухтой до десяти. Спокойно, без эксцессов. Затем его заправили, и в начале двенадцатого Зотова сменил второй экипаж — Лёха с Алибабаевичем и Стёпой — с приказом находиться в готовности к вылету.

Сквозь сон Лёха услышал рёв сирены и голос Алибабаевича:

— Камандира! Палетели! Ракета дали!

Глава 18

Бобики в гостях у Барбоса

Вторая половина июля 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес, пригороды Картахены.

Лёхе