Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан

А вот бодисаттвы,

   Какая компания глупых влюбленных душ!

Каждый — бородатый мужчина!

   И каждый на меня таращится!

Посмотри на того, кто обхватил свои колени,

   Его губы шепчут мое имя!

А тот, кто подпер рукой щеку,

   Словно думает обо мне!

Тот, что с мечтательным взглядом,

   Он мечтает обо мне!

   Но бодисаттва в дерюге!

Чего хочет он, усмехаясь столь отвратительно?

   Раскатистый смех его подобен реву,

Так смеется он надо мной!

   Смеется надо мной,

Потому что красота поблекла и молодость прошла,

   Кто женится на старой карге?

Когда красота увядает, превращаешься в клячу,

   Кто женится на старом, сморщенном коконе?

Один держит дракона,

   Он бесстыдный;

Один едет верхом не тигре,

   Он выглядит смешно;

А тот симпатичный гигант с длинной бородой,

   Он вызывает жалость.

А что станет со мной, когда исчезнет красота?

Эти свечи на алтаре,

   Они не для моих свадебных покоев.

Эти длинные подставки для курительных свечей,

   Они не для моих свадебных покоев.

И соломенные подушки для молитв,

   Они не могут заменить одеяла или покрывала.

О боже!

Откуда же идет этот жгучий, удушливый жар?

Откуда идет этот странный, адский, неземной жар?

Я порву эти рясы монахов!

Я захороню буддийские сутры;

Я утоплю деревянную рыбу

И брошу весь монастырский хлам!

Я выброшу барабаны,

   Я выброшу колокола,

      И прекращу песнопения,

         И перестану молиться,

И прекращу всю бесконечную, раздражающую религиозную болтовню!

Я уйду куда глаза глядят и найду красивого молодого любовника!

Пусть он ругает меня, бьет меня!

   Пинает меня и плохо обращается со мной!

Я не стану буддой!

Я не буду бормотать: мита, панджра пара!

Каким же образом буддизм стал для китайцев эмоциональной отдушиной. Во-первых, он ослабил строгость запретов и правил, предписывающих полное затворничество женщин, и затворничество стало менее невыносимым. Желание женщин пойти в храм (по сравнению с таким же желанием мужчин) объясняется и стремлением выйти на люди, и их большей религиозностью. 1-й и 15-й дни каждого месяца, а также праздники — это дни, о которых женщины, живущие в затворничестве, начинают мечтать задолго до их наступления.

Во-вторых, весеннее паломничество дает законный выход долго сдерживаемой страсти китайцев к путешествиям. Такие путешествия почти совпадают по срокам с христианской Пасхой. Люди, которые не могут совершать дальние путешествия, все же могут в праздник цинмин прийти на могилы родных и поплакать, получив благодаря этому эмоциональную разрядку. Те же, кто может пуститься в дальний путь, надевают легкую обувь или садятся в паланкин и направляются к знаменитым древним храмам. Некоторые жители Сямэня каждой весной садятся в джонки и отправляются за 500 миль на острова Путудао, лежащие напротив приморского города Нинбо. В тамошних храмах они возжигают благовония. На Севере все еще соблюдают обычай ежегодно совершать паломничество к храму на горе Мяофэншань. Тысячи паломников — старые и молодые, мужчины и женщины — с посохами в руках и желтыми сумами за спиной днем и ночью держат путь к святым храмам. Среди них царит веселье, совсем как во времена знаменитого английского писателя Джефри Чосера (1340—1400), они рассказывают друг другу разные истории, подобные тем, которые записал Чосер.

В-третьих, буддизм дал китайцам возможность наслаждаться видами гор, так как большинство буддийских храмов стоят в живописных горных местах. Это одно из немногих удовольствий, хоть как-то украшающее однообразную жизнь простых китайцев. Они приходят к горе Мяофэншань, останавливаются на постоялых дворах, по их мнению превосходных, они пьют чай и непринужденно беседуют с монахами. Монахи — вежливые собеседники. Они предлагают гостям вкусные вегетарианские блюда, пополняя заодно свои кошельки. Паломники, воспрянув духом и подкрепившись, возвращаются домой, чтобы с новыми силами приступить к своим повседневным обязанностям. И кто станет отрицать, что буддизм в жизни китайцев занимает очень важное место?!

Часть 2

ЖИЗНЬ

ПРОЛОГ

Мы уже рассмотрели проблемы менталитета и традиционной морали китайцев, а также идеалы, которые оказывают влияние на фундаментальную модель их жизни. В данной части книги мы намерены провести дальнейшее исследование жизни китайцев в сфере взаимоотношений полов, в социальном, политическом, литературном аспектах, а также в сфере искусства. Если говорить конкретно, то речь пойдет о жизни женщины, общества в целом, о проблемах власти, литературы и искусства. Одна глава специально посвящена искусству жить, как себе это представляют и осуществляют на практике китайцы. Таким образом, данную часть можно разделить на две составляющие. Жизнь женщины, общества, проблемы власти взаимосвязаны, так как понимание жизни женщины и семьи непременно приводит нас к рассмотрению социальной жизни китайцев. Лишь по-настоящему поняв социальную жизнь китайцев, можно понять структуру правосудия и власти. Исследование этих внешних сторон жизни китайцев естественным образом приведет нас к рассмотрению более тонких и менее изученных проблем китайской культуры и в особенности искусства. В этой области у китайцев существует уникальный взгляд на культуру и ее развитие, резко отличающийся от подходов, обычных для Запада. Китайская культура — одна из исконных, коренных культур в мире. Поэтому, сравнивая культуры Китая и Запада, можно сделать для себя множество интересных открытий.

Культура — это продукт свободного времени, а у китайцев было свыше трех тысяч лет свободного времени, чтобы развивать культуру, и, попивая чаек, беспристрастно наблюдать жизнь. Такое занятие привело к кристаллизации истинного смысла человеческой жизни. У китайцев было достаточно времени, чтобы обсудить своих предков, детально оценить их достижения, исследовать ряд изменений в искусстве и жизни и рассмотреть самих себя в свете этого протяженного по времени прошлого. В итоге таких чаепитий и размышлений история начала приобретать некий великий смысл. Об истории стали говорить, что она похожа на зеркало, в котором отражается опыт человечества, являющийся подспорьем для потомков; история также похожа на все более мощный бесконечный поток. Исторические книги стали, таким образом,