Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

Но вот Новочеркасск взяли опять казаки. Жизнь потекла опять мирно и спокойно. Большевиков все теснили и теснили. Наступил великий праздник Пасхи. Вся наша семья (отец, мать, брат и я) пришли из церкви и сели разговляться. Когда кончили разговляться, отец сказал: «У меня что-то болит голова, я пойду лягу спать». Как я помню, мне очень больно стало после этих слов, а какую боль они мне причинили, я не понимал, но что-то стало меня давить. Я лег тоже спать и никак не мог заснуть. Часы как-то сильно колотили, все как будто стояло не на своем месте, что-то трещало. В продолжение всей ночи я не сомкнул глаз. Часы пробили четыре. Я встал, оделся и пошел в комнату к отцу. Он лежал на спине, очень бледный, глаза были закрыты. Я долго стоял и смотрел на него, он продолжал смотреть куда-то вверх, но мне сначала показалось, что глаза были закрыты. Я вздохнул, отец медленно повернулся и позвал меня к себе. Когда я подошел, он попросил меня поднять его, и только тут я заметил, как сильно обострился его нос, глаза впали и смотрели каким-то мутным взглядом. Я исполнил его просьбу. Подложив руку под спину, я приподнял его так, что он принял полусидящее положение. Он долго смотрел на меня, потом поднял руку со страшным трудом и, грозя пальцем, сказал мне: «Николай! Слушай маму», – странно повернул голову, набрал полную грудь и умер. Я опустил его на подушки и долго не мог произнести ни звука. Когда я повернулся, со мной рядом стояла мать. Она была бледна и тоже не вымолвила ни слова. И в продолжение трех дней мать не вымолвила ни слова и не отвечала ни на один заданный ей вопрос. Это все произошло в 1919 году, и в этом же году я поступил в кадетский корпус, приблизительно через полтора месяца после смерти отца. Целыми неделями, случалось и месяцами, не видел мать и брата. Но вот большевики опять взяли Новочеркасск. Я не стал отступать с корпусом, а остался дома, но через день после занятия города я убежал в Старочеркасскую станицу (там стояли казачьи части) и начал воевать. Город был занят на первый день Рождества Христова, а на другой день я уже бежал. Провоевав несколько месяцев, я встретил дядю, который меня отправил в Новороссийск, в корпус, и через неделю, получив английское обмундирование, я уехал в Египет.

Городов А.

Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию

Придя из гимназии домой (учился я в Келяцкой гимназии в городе Николаеве), я нашел всех в тревожном состоянии. Видя у всех сумрачные лица и не решаясь ни у кого спрашивать, в чем дело, я отправился на кухню, где у прислуги узнал все. Оказывается, с минуты на минуту ожидают чего-то страшного, небывалого, нового – государь отрекся от престола. На меня эта весть произвела тоже сильное впечатление, и я, быстро накинув шинель, отправился к своим товарищам. Там уже рассуждали о политике, как и что будет дальше. Весь этот день прошел для меня бурно. Уставший, придя поздно вечером домой, я тотчас же бросился на кровать и без снов заснул.

Потом, как во сне, протекают все остальные события. Назначение Временного правительства, период Керенского и наконец власть большевиков. За это время и наша жизнь переменилась. Я уже не каждый день ходил в гимназию, ибо были частые перерывы, возникавшие ввиду недостатка дров и различных митингов. Жизнь стала какая-то серенькая.

Потом севастопольские кошмары, всевозможные выступления, недостаток продуктов и долгие стоянки в очередях. Все это заставило жителя, в том числе и нас, съежиться, углубиться в самого себя и с тоской думать о прошлых днях.

Но вот новая картинка. Тихая лунная крымская ночь. Однообразная дорога, впереди видны огоньки какой-то деревушки. Мерный конский топот, отрывки отдельной команды. Это наш эскадрон вытянулся на дороге. Да, мне как-то странно. Я, недавний гимназист, кроме книг и своих отметок ничего не знавший, сижу верхом на лошади. Вместо карандаша и ручки – пика и шашка. Все это как-то ново.

Сколько воды утекло. Вспоминается мой отъезд из дома. Быстрые сборы. Вся наша семья разъезжалась в разные места. Звуки выстрелов вывели меня из моего размышления. Я пришпорил коня, ибо, замечтавшись, незаметно отстал от нашего эскадрона. Через четверть часа я уже ни о чем не думал. Мы рассыпались в лесу и куда-то помчались. Сегодня наш эскадрон в деле. Но вот картина другая. Крик, шум, раздаются свистки. Все куда-то торопятся, спешат. Взвилась ракета. Небо звездное, и все звездочки отражаются в море. Хорошо на море, невдалеке стоят какие-то громадные массы – это пароходы. Скоро они должны поглотить нас и увезти куда-то очень далеко.

Железняк Д.

Мои воспоминания от 1917 года до поступления в гимназию

Началось все с «великой бескровной революции». Я был в 3-м классе детского сада. Мне было 9 лет. Мы жили в Петрограде. В один из последних февральских дней приехала тетя Соня, и мы с ней поехали кататься. Проезжая по Дворцовому мосту, нас очень удивила толпа, которая шла нам навстречу (очень большая) и страшно шумела. Тетя испугалась и велела вернуться домой (к нам). Когда мы приехали, то мама сказала, что ей позвонил дядя и просил тетю скорей ехать домой, потому что началась забастовка на почве недостатка хлеба и во многих местах уже проехать нельзя, потому что бунтовщики остановили движение и бьют автомобили. Так начались все несчастья России. От папы письма перестали доходить. Есть было нечего. В очередях стояло более чем по триста человек, и мама решила ехать на лето в Крым.

Весной 24 апреля 1917 года мы, попрощавшись с родными, сели в поезд и поехали с тем, что осенью опять вернемся домой. В Москве еще шел снег. На юге он стаял, но зелени еще не было. Через Севастополь у нас пропуска не было, и мы поехали в Новый Симеиз на лошадях через горы (115 верст). В Крыму уже отцвели фруктовые деревья. Весна была в полном разгаре.

Осенью возник вопрос, куда ехать? В Петрограде голод!

И вот поздней осенью мы и наши соседи по даче решили остаться на всю зиму в Крыму. Я, брат и прислуга перешли к соседям, а мама уехала в Петроград повидаться с бабушкой и привезти