Деревенский детектив. Рассказы, повесть - Виль Владимирович Липатов

сельсовета и опять раскатисто захохотал. – Весь сельсоветский бюджет я на уборную убил, так как в райисполкоме мне проходу не давали: «Как это ты живешь без туалетного узла?» Вот я и построил туалетный узел, а в него только я да…

– Кузьма Петрович, – краснея, перебила его Анна Борисовна, – Кузьма Петрович…

Председатель посмотрел на участкового, участковый – на председателя, и под монотонный шум дождя они разом захохотали. Смеялись они просторно и громко, от души и без всякого стеснения, так как участковый Анискин посмеяться любил, а что касается председателя сельсовета Кузьмы Петровича, то во всей деревне не было человека легче и смешливее его. Так в деревне и знали, что если среди дня на улице раздается звонкий, раскатистый хохот, то это смеется председатель сельсовета Кузьма Петрович Коровин.

– Ху-ху-ху! – гремел он, сгибаясь в спине и разводя руки. – Ох, ху-ху-ху… Туалетный узел… Ух, ху-ху-ху!

– Ха-ха-ха… – кудахтал участковый. – Ха-ха-ха…

Секретарь сельсовета Анна Борисовна не смеялась, а только надувала все еще красные щеки. Она была очень серьезной женщиной, без мужа воспитывала трех детей и всегда носила черный жакет из дешевого сукна; на белую полотняную блузку Анна Борисовна накладывала черный не то бантик, не то галстук и в самые жаркие дни носила темно-коричневые чулки и синие спортивные тапочки с резиновой полоской вместо ранта.

– Смеются как дети, – недоуменно сказала Анна Борисовна. – А ведь взрослые люди…

Но участковый и председатель сельсовета сразу остановиться не могли – похохотали еще с полминуточки и уж тогда перестали, хотя мелко подрагивали, отчего под участковым, который в это лето весил около ста пятнадцати килограммов, жалобно пели половицы.

– Ишь как нас прорвало, – пробормотал он, покосясь на Анну Борисовну. – Просто нет удержу… – После этого Анискин трижды покашлял, набычил шею и с придыханьем сказал: – А я ведь знаю, Кузьма Петрович, почему ты весело смеешься…

– Почему? – продолжая подрагивать от хохота, спросил председатель. – Ну-ка, скажи, Федор Иванович, ну-ка, скажи…

– Ты потому весело хохочешь, Кузьма Петрович, – ответил участковый, – что жизнь у тебя легкая, лентяйская… Ты, Кузьма Петрович, так же мало работаешь, как спорченная баба, Верка Косая… Вот почему.

– Правильно! – хохочущим голосом закричал Кузьма Петрович и вскочил с места, как подброшенный. – Ох, и умный же ты человек, Федор Иванович…

Председателю сельсовета Кузьме Петровичу Коровину было двадцать шесть лет, на его гимнастерке еще не выцвели следы ефрейторских погон – потому по щелястому полу он забегал быстро, в углах поворачивался лихо, стучал железными подковками сапог так громко, что не слышно было, как идет нудный дождь и стекают с крыши ленивые потоки воды.

– Правильно! – еще громче повторил Кузьма Петрович. – Ох, и головастый ты человек, дядя Анискин! Я и есть самый большой лентяй в деревне! Самый что ни на есть большой! – захохотав, вскричал он. – Какую холеру мне делать, когда в колхозе председатель Иван Иванович, парторг Сергей Тихонович, на маслозаводе – директор Черкашин, кругом бригадиры да завфермы, агрономы да зоотехники, бухгалтеры да счетоводы… – Загнув несколько пальцев на правой руке, Кузьма Петрович вскинул вторую, но в суматохе про нее забыл и закричал еще яростнее: – Говорил же я, зачем меня в председатели выбираете, когда я тракторист, а в армии водил самоходку… Говорил же я народу, так нет!

Кузьма Петрович побежал по комнате, ослепленный раздражением, налетел на желтый шкаф с пыльными папками, ударился об него локтем и, остановившись, захохотал.

– Стоит тут, холера, – пробормотал он, пиная шкаф сапогом, – ну всю дорогу об него зашибаюсь… Не шкаф, а… ха-ха-ха… черт знает что… Чтоб ему сгинуть, ха-ха-ха…

Потирая ушибленный локоть, Кузьма Петрович вернулся к столу, сел на свою председательскую табуретку и склонил голову так, как это делает всякий человек, когда собирается задать веселый вопрос. На гладком лице председателя цвели наивные глаза, пухлые губы затаенно пошевеливались.

– Дядя Анискин, а дядя Анискин, – спросил он, – вот ты скажи, как я могу людей в браке регистрировать, если я сам неженатый и почти с каждой девкой, что приходит расписываться, сто раз в клубе танцевал… Ну как я ей строго могу в глаза глядеть и торжественность на себя напускать, если с женихом мы только вчера у бабы Сузгинихи помидоры с огорода воровали?.. Вот ты мне скажи: как?

Участковый надул щеки, потом покачал головой и открыл рот, чтобы ответить председателю, но не успел – Анна Борисовна, встав, сухо хмыкнула и скрестила руки на груди. Роста она была небольшого, от тапочек казалась и того меньше, но прямая была и строгая, как ревизор из района.

– Вы очень, очень несерьезный человек, Кузьма Петрович, – сказала она. – Я восемь лет преподавала в школе Советскую Конституцию и могу авторитетно сказать, что для серьезного человека сельский Совет открывает необозримое поле деятельности… – Со скрещенными на груди руками Анна Борисовна прошлась по комнате, взяла со стола тоненькую реечку и взмахнула ею, как указкой. – Облеченный всеми полномочиями выборности, председатель сельсовета не только проводит большую и плодотворную работу, но и воспитывает… Вы понимаете, Кузьма Петрович, но и воспитыва-а-а-ет…

– Вот и воспитывайте! – опять закричал Кузьма Петрович, срываясь с места. – Садитесь на мое место и воспитывайте, организовывайте, что хотите делайте!

Председатель, забыв об острых углах, побежал к желтому шкафу, но остановился – Анна Борисовна преградила ему дорогу.

– Успокойтесь, Кузьма Петрович, – сказала она. – Вы ведете себя несерьезно.

Подняв голову, сжав губы и пикой держа в руках рейку, Анна Борисовна вернулась на место и села на табуретку, накрытую куском вытертого бархата. Руки она положила на стол так, как кладет их на парту дисциплинированный первоклассник.

– Дождь-то, дождь, – прислушавшись, сказал Анискин. – Ну, такой дождь, что ничего нет хуже этого дождя…

Он был прав – дождь по-прежнему шел мелкий и ленивый, струйки прерывались, словно их на секунду отключали вверху, Обь от этого казалась накрытой комариной сеткой, а большие лопухи под сельсоветскими окнами с дождем переговаривались ворчливо, точно им, лопухам, было лучше на солнце, чем под жидкими струями.

– Я ведь к вам, Анна Борисовна, зашел, – сказал Анискин. – Вы среди женского народа в нашей деревне вроде как судья, так я к вам и зашел. От гражданки Косой имею жалобу…

– От Косой? – переспросила Анна Борисовна. – Ох, уж эта мне Косая… Что она еще там натворила?

– А вот читайте.

Участковый протянул Анне Борисовне жалобу, она начала ее читать, а Кузьма Петрович быстро поднялся.

– Ну, вы тут сидите, читайте, беседуйте, – сказал он, – а я побегу… Я побегу, раз вы читаете и беседуете…

Веселый, посмеивающийся, потирающий рука об руку, председатель сельсовета выскочил