Фривольное лето. Ярко горят! - Дмитрий Арканов

— Ой, мне прямо стало легче после твоих слов! Как хорошо, что я тут не одна такая. Что ты меня понимаешь и думаешь так же! Ну, то есть мы думаем одинаково! Это здорово! — радостно воскликнула Мику.

— Так может, мы тогда уйдём отсюда, раз оба чувствуем себя неуютно, и пойдём туда, где уютно? — предложил я.

— А это идея! Мне нравится! Ты хорошо придумал! А куда мы тогда пойдём? Где уютно? Мне, наверное, хорошо и привычно только в музыкальном клубе…

Она задумалась, а затем её лицо просветлело:

— О, я придумала! Помнишь, мы были на пляже вечером, и ты так и не захотел со мной поплавать тогда! Может, сегодня ты будешь не против⁈

— Да, наверное, можно. Только у меня купальных плавок нет. И мне придётся плавать в тех, что на мне сейчас.

— Ничего страшного: когда в воде находишься, всё равно ничего не видно, а когда выходишь на берег — снова не видно, потому что темно ведь уже! — уверенно заявила Мику.

«Как-то всё слишком просто у тебя выходит…» — подумал я.

— И вообще, я считаю, что стесняться нечего, и в одежде, и без… Ну, то есть, мы же все люди, как говорил Маугли, «мы одной крови, ты и я». Правда, я сама всё равно стесняюсь, несмотря на то что так думаю, но это… В общем, всё будет хорошо, я тебе рада в любом виде!

— Ну ладно, если ты не против моего вида, то я согласен, пойдём поплаваем!

— Только надо тогда мне сходить купальник взять и полотенце, а то холодно будет из воды выходить…

Тут мне закралась в голову коварная мысль ответить Мику её же словами — поскольку в воде всё равно ничего не видно, то и купальник ей ни к чему. Но я быстро отверг саму возможность произнести подобное.

— Хорошо, пошли.

Когда скопление людей осталось позади, моя спутница неожиданно запела.

— Ничего на свете лучше не-е-ету, чем бродить друзьям по белу све-е-ету. Тем, кто дружен, не страшны трево-о-оги, нам любые дороги доро-о-оги…

Мику вдруг остановилась передо мной, её глаза светились радостью, а голос звучал уверенно и задорно.

— Семён! Ты же знаешь эту песню? Мультфильм смотрел или пластинку слушал! Давай подпевай, тут не хватает твоего голоса!

— У меня голос не очень, чтобы петь… И вообще я не могу петь… — попытался отказаться я.

«Скорее просто стесняюсь. И петь стесняюсь, и того, как звучит мой голос, это же ведь не то же самое, что говорить… Говорить вообще-то тоже стесняюсь, иначе чего я такой необщительный тогда».

Но Мику жизнерадостно прервала мой сеанс самокопания. Она взяла мои руки в свои, заглянула мне прямо в глаза и продолжила:

— Так ведь сейчас тебя никто не видит и не слышит! Ну, только я, конечно, но мне нравится твой голос, и петь ты можешь! Все могут! Как и говорить! Это же не сложно! Давай ещё раз пробуем!

И она продолжила петь, всё так же держа мои руки и раскачиваясь в такт песне:

— Ничего на свете лучше не-е-ету, чем бродить друзьям по белу све-е-ету. Тем, кто дружен, не страшны трево-о-оги, нам любые дороги доро-о-оги…

Тут Мику сжала мои ладони крепче и с силой тряхнула, побуждая подать, наконец, голос.

И я не смог обмануть её ожиданий.

— Нам любые дороги доро-о-оги? — неуверенно выдал я басом.

— Да, вот хорошо, только более свободно, это же легко! И весело! Продолжаем!

Она снова запела, выводя мелодию:

— Ла-ла-ла-ла-ла-ла… Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…

И в нужном месте меня опять потрясли за руки.

— Ей-ей-ей-ей-ей, — закончил я, неумело пародируя осла из мультфильма.

— Ну вот, просто замечательно, а говорил, голоса нет! Я уверена, мы с тобой сопьемся! Ой… то есть… споёмся! Главное дать песне течь свободно, не нужно думать и анализировать, делай как я!

«Вот уж правду говорит: думать и анализировать — это точно не про неё… Хотя, полагаю, жить так легко и просто. А с другой стороны, мне-то сложности зачем, мне от них хорошо и приятно, что ли?»

Но Мику, не отпуская мою руку, развернулась и, легонько потянув за собой, спугнула эту, наверное, важную мысль, продолжив петь:

— Мы своё призванье не забу-у-удем: смех и радость мы приносим лю-ю-юдям. Нам дворцов заманчивые сво-оды не заменят никогда свобо-о-о-оды.

— Не заменят никогда свобо-о-о-оды, — повторил я, уже чувствуя, что слова песни даются мне более легко.

Мику ободряюще улыбнулась и покивала, давая понять, что ей всё нравится.

— Ла-ла-ла-ла-ла-ла…

— Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, ей-ей-ей-ей-ей, — в этот раз я смог уже осилить весь набор звуков.

— Да-да! Я так рада, что мы можем петь вместе! — возликовала Мику и подпрыгнула от избытка переполнявших её чувств.

— Я тоже рад, — тихо сказал я, смотря себе под ноги, и смущённо почесал нос.

Мы шли по пустынным улицам лагеря. Все домики стояли тёмными — окна без единого проблеска света. Луна, полная и яркая, заливала всё вокруг серебристым сиянием, превращая дорожки в блестящие ленты. Тени деревьев падали на них причудливыми узорами, словно кто-то нарочно разбросал кружева.

И в этом будто вымершем лагере мы распевали на пару в полный голос:

— Наш ковёр — цветочная поля-я-я-ана. Наши стены — сосны-велика-а-аны. Наша крыша — небо голубо-ое, наше счастье — жить такой судьбо-о-о-ою. Наше счастье — жить такой судьбо-о-ою.

Наши голоса, сперва неуверенные, начали сливаться в удивительной гармонии. Мику выводила мелодию легко и чисто, её высокий мелодичный голос звучал ярко и звонко, а мой, более низкий, глубокий и мягкий, заполнял пространство, создавая основу. Когда наши голоса соединялись, переплетаясь, песня звучала необычно и удивительно красиво.

Казалось, с нами пела и сама ночь, подхватывая каждый звук и унося его куда-то в темноту, где он растворялся среди безлюдных домиков, деревьев и теней.

Я чувствовал непонятную радость, идущую откуда-то изнутри, переполнявшую меня и, возможно, это именно она свободно, как и хотела Мику, текла