В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

Все, промежуточный финиш достигнут, можно выдохнуть!

В семь часов следующего утра нас четверых с вещами захватила от верхнего конца поселка леспромхозовская вахтовка, идущая на Пейское нагорье, что примыкает с северо-востока к Зевинскому плато. За ночь с моря надвинулся бус – плотный туман с капельной взвесью. Он затопил всю долину Светлой, на лицах и одежде оседала водяная пыль, видимость сократилась до трех метров. Выбрались из серого мира теней, только поднявшись на водораздел. Мы ехали 50 км по лесовозной дороге через зону сплошных рубок, осуществляемых фирмой Hyundai от Малой Светлой до верховьев Большой Пеи и Малой Пеи. В результате эрозионных процессов реки здесь текут в крутых теснинах, а лес, некогда покрывавший весь плоский водораздел, уже вырублен под корень. Мы с ужасом глядели через мутноватые стекла.

Жуткое зрелище. Голые косогоры, захламленные корьем и прочим древесным мусором. Низины, заваленные неубранными бревнами. Беспорядочно идущие во все стороны, разъезженные гусеницами трелевочные волоки и тракты с рыжими глинистыми отвалами. Вывороченные пни, вздыбленные корни. Сиротливые сухостоины недорубов, расчерчивающие вертикальными и наклонными древесными скелетами радостное голубое небо с вереницами кучевых облаков.

И повсюду – замершая в причудливых позах брошенная техника фирменного желтого колера с черными буквами. Она вызывала ассоциации с побоищем под Прохоровкой: экскаваторы с задранными или опущенными зубчатыми ковшами, гусеничные краны, грейдеры и тягачи, наполовину ушедшие в болотистые ямы, накренившиеся под разными углами трелевочные тракторы… Возникало ощущение, что только что грянул апокалипсис, в результате которого человечество внезапно исчезло, остались лишь механизмы. Катастрофа и правда случилась, но не с людьми, а со здешней тайгой – на десятки километров вокруг, насколько хватало глаз.

Вахтовка высадила нашу группу на одном из перекрестков и умчалась по боковой дороге на север. Потрясенные увиденным, мы опустились на рюкзаки и долго не могли найти слов.

Обычно лес в Сибири и на Дальнем Востоке трелюют в осенне-зимний период – и древесина суше, и вывозить легче по зимникам, да и ущерба окружающей среде чуть поменьше. Тут же в нарушение всяческих ГОСТов валили лес и весной, и летом, в разгар сокодвижения у деревьев, делающего древесину влажной, тяжелой и легко поддающейся гниению. Наплевать! Об ущербе, наносимом оттаявшему почвенному покрову, так же как и вышедшему из зимнего оцепенения животному и растительному миру, приступавшему к активному фотосинтезу, питанию, размножению, и говорить не приходится!

«Сволочи, они такую же участь и Бикину готовят!» – наконец мрачно процедил Юра сквозь зубы, расчехлил треногу, установил камеру и начал снимать обличительные панорамы совершенно лунных пейзажей.

Похоже, свежие вырубки простирались от водосборов Пейского плоскогорья уже и в бассейн Уссури, то есть заходили за Сихотэ-Алинский водораздел. Во всяком случае, далеко на севере, сквозь островки еще уцелевшего леса проглядывали мари вдоль Килоу – одного из притоков самых верховьев Бикина. В траурном молчании мы впряглись в рюкзаки и пошли по ведущей на юго-запад лесовозке.

Конечно, природа брала свое. Как обычно, на свежих вырубках наблюдалось настоящее царство поющих коньков. Судя по их токовой активности, они готовились ко второму циклу гнездования. Летали чижи, стучали дятлы, где-то куковала кукушка. Из оставшегося в понижениях измочаленного кустарника пели крапивники, толстоклювые пеночки и пятнистые сверчки, на подпруженных дорожными гатями ручьях суетились горные трясогузки. Шел массовый лёт разнообразных усачей и других жуков, привлеченных таким обилием дармовой подсыхающей древесины.

К полудню казавшаяся бесконечной вырубка кончилась, а вместе с ней ожидаемо кончился и лесовозный тракт. Пошел великолепный строевой ельник-зеленомошник с московками, пухляками, корольками, таловками и синехвостками. Перед нами стояла непростая задача: идя по лесу без видимых ориентиров, оставить к востоку Командную сопку и через ее правое плечо попасть в узкий проход между глубоко врезанным каньоном верхнего течения Малой Светлой и крутой излучиной Зевы, тоже в высоких берегах. Погода, как водится, испортилась (бурундуки ошиблись лишь на день): голубое небо свернулось, с востока натянуло хмарь, стало накрапывать.

Лес вокруг сделался дремучим, совершенно без подроста, но сильно заваленным колодником. В полумраке виднелись пирамиды громадных муравейников – не меньше, чем у Зевинской сопки. Судя по компасу, мы вроде бы двигались в правильном направлении – на юго-юго-запад, но, похоже, слишком забирали влево, поэтому все время выскакивали на фестоны каньона, очевидно Малой Светлой или ее притоков. В сомкнутой черно-синей чаще наш GPS был бесполезен, поэтому, в очередной раз оказавшись у обрыва, Костя подходил к самой бровке и включал диковинный импортный прибор в надежде засечь хоть какие-то навигационные спутники.

– Гляди, снова с Клинтоном советуется! – нашептывал мне в ухо Юра.

Сам он больше доверял лесным приметам и стрелке компаса. Небо было затянуто плотными серыми занавесями туч, и определить наше положение на местности никак не удавалось. Командной сопки, которую мы должны были уже оставить позади, тоже не было видно из-за леса.

– Отказал Клинтон, спит еще, наверное, шельмец!

Ну не было у нас проводника-лесовика, Дерсу или Улукиткана, с потрясающим инстинктивным чутьем места и времени и чуть ли не встроенной, словно у перелетных птиц, картой местности. С обостренными десятилетиями жизни в тайге чувствами, позволяющими не сбиваться с нужного направления. Даже Николай на роль прирожденного следопыта не тянул. Как говорил тот же Дерсу Узала, обращаясь к Арсеньеву: «Глаза есть, а посмотри – нету!»

Каждый раз после выхода к борту каньона мы пробовали скорректировать свое движение, отклоняясь вправо, к западу. Костя, чувствуя ответственность за судьбу выстраданной им экспедиции, мчался впереди, проламываясь сквозь завалы, словно лось. Остальные едва поспевали следом. Особенно тяжко приходилось невысокому Николаю, сзади временами доносилось: «Куда так торопимся? Хорошо Косте, черту длинноногому!»

Погода еще ухудшилась. Лохматый ельник стал чаще и гаже, в нем появились примесь пихты, густой подрост и обширные буреломные участки. Все вымотались, хотелось сделать привал, но Костю было уже не догнать! Временами он неразборчиво кричал далеко впереди, явно подбадривая соратников и вселяя уверенность в правильности избранного пути. Но тормозить, поджидая остальных, явно не собирался, опасаясь обоснованной критики. Стрелка компаса прыгала и плясала. Юра временами ронял в пространство риторический вопрос: «Как там наш кормчий? Куда ведет?» Николай уныло отзывался: «Эх, точно не туда!»

Надвинулись ранние сумерки, лес окутался туманом, еще больше затрудняя ориентацию. Вдруг я заметил мокрый бычок сигареты, еле различимый у комля огромной елки. Всколыхнулась надежда: люди! Наверное, рядом путик, а там и к балку выйдем! Я радостно указал на окурок Юре.

– Моя «Прима», два