Миг расплаты - Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев)

Но напрасно Сердар оглядывался по сторонам, направляясь к вечернему, словно ритуальному, костру Эзиза. Когда он подошел, Эзиз устанавливал возле огня закопченную тунчу[4].

Сердар постоял с минуту, любуясь острыми язычками огня, потом на спине улегся возле костра. Эзиз тихонько напевал песенку о заблудившемся верблюжонке и собирал хворост. Набрав охапку, подошел к начавшей шуметь тунче и стал колдовать над заваркой, в зеленый чай добавляя только ему ведомую душистую травку.

Вода закипела, Эзиз заварил чай и устроился рядом с мастером.

— Устал?..

Сердар даже не шевельнулся.

— Спишь?

— Нет… Не сплю.

— Чай готов.

— Пусть хорошенько заварится.

Эзиз накрыл тунчу пиджаком, прислонил к углям черкеза ломоть чурека величиной с ладонь и спросил:

— Ты вчера видел Гульджемал?

Сердар вздрогнул и вскочил:

— Гульджемал?! Где она?

Эзиз пристально посмотрел на мастера.

— Приснилось, что ли? — Он коснулся рукой чурека. — Какой горяченький! Бери… Проглоти хоть пару кусочков. А то в суете до свадьбы станешь, как гончая перед охотой, — протянул Сердару дымящийся чурек.

— А сам?

— Обойдусь! Я с утра сыт, глядя на тебя… Чего молчишь, поссорились, что ли?

— Все нормально. Приедет мать, познакомлю и отпразднуем свадьбу.

— На какое число договорились? Выкладывай! Ребята ждут не дождутся…

Сердар подошел к костру, сломал прутик и бросил в огонь. Сухая веточка затрещала и сразу же вспыхнула.

— Вот так сгорает и наша холостая жизнь…

— Жалеешь, что ли? Больно быстро. Ты женись сначала… Вчера я был в поселке и видел их вместе… — Эзиз почесал затылок. — Как это понимать?

— Да кому он нужен! Разве в прошлом году не от него ушла жена?!

— Одна ушла, другая придет…

— Как знаешь, тебе виднее…

— Прошу отныне прекратить разговоры о Гульджемал! — Сердар присел возле накрытой тунчи. — Давай выпьем по пиале… Мне еще необходимо посоветоваться с ребятами.

— Какие могут быть советы и совещания?! Ты только скажи, а мы уж сумеем поговорить с этим старым ловеласом…

— Не понял ты меня. Необходимо посоветоваться, как избавиться от вибрации.

— Возможно, не понял, но и не верю, что тебя в данный момент волнует только вибрация ротора… Бурение идет нормально! И очень даже скоро выйдем в передовые. А это не только зарплата, это — репутация коллектива…

— Ладно, пора отдыхать…

Утром на буровую пришла Гульджемал. Она поздоровалась с ребятами и поздравила с отличными показателями бурения.

— Скоро должен быть газ! — сообщила она, взглянув на Сердара, и осеклась. Лицо мастера было темнее тучи…

Намек Эзиза, судя по хмурым лицам буровиков, подействовал не только на Сердара. Гульджемал почувствовала это, ей стало неловко. О причине она догадалась… Не зная, с какой стороны подойти к Сердару, она испытывала и стыд, и мучение. Попробовала вызвать на разговор Эзиза.

— Что-то ваш мастер сегодня не в духе, никак заболел?

— Сама ты за… — Эзиз рассвирепел, но сдержался. — Вообще, какое тебе дело до нашего мастера, дорогуша?..

— Я тебе не "дорогуша" — это раз, а второе, отвечай: что случилось?

Эзиз ухмыльнулся:

— Тебе лучше знать…

В это время к буровой подбежала запыхавшаяся золотоволосая повариха Нюра Скобелева и протянула Эзизу телеграмму: "Поздравляем рождением седьмого сына, — размахивая рукой, громко читал он. — Четыре килограмма триста грамм аппетит мальчика хороший обнимаем Сафаровы".

Эзиз дважды прочел телеграмму. От обуявшей радости, как заяц, подпрыгнул на дощатом помосте и, не соображая, что делает, резко нажал на рычаг тормоза. Поднимаемая из скважины труба закачалась и стукнулась о раму. Угрожающе качнулась и вышка. Буровиков охватила тревога. К рычагу тормоза бросился Сердар. На лице его не было ни кровинки… Он оттолкнул Эзиза и прошипел:

— Марш отсюда, весельчак! И чтоб ноги твоей здесь не было… В который раз "шалишь"… Только настроились, и на тебе… Чуть не угробил буровую!

Эзиз опустил голову и замер на помосте… По лбу его стекали ручейки грязного пота…

Гульджемал решительно подошла к Сердару и взяла за локоть.

— Пошли! — приказным тоном заявила она.

Остановились невдалеке от буровой.

— Во-первых, у меня к тебе первая и, надеюсь, последняя просьба: не трогай Эзиза… Не выгоняй с буровой… Со всяким может случиться.

— Это может случиться где угодно, только не здесь, — пробурчал Сердар. — Вышка слишком дорого стоит.

— Знаю! И все же не выгоняй… Во-вторых, ты джигит или тряпка? — Она в упор посмотрела на Сердара. — За что такое наказание? Я же объясняла! Что я могу сделать, если он пристает?.. Не драться же?.. — Гульджемал сжала кулачки и заплакала.

— Прости, милая! Так уж получилось… Это Эзиз во всем виноват, болтун!..

— Не Эзиз, а ты… Твое настроение передается другим, и вот результат — косятся люди. Как сурки смотрели…

— Уверяю, больше подобное не повторится… — Он прижал к себе Гульджемал и, не стесняясь, смотрят или нет, — поцеловал в заплаканные глаза.

Буровики, естественно, видели и добро завидовали мастеру, которого полюбила такая красавица.

Сердар оглянулся на буровую, сжал локоток Гульджемал и повел к своему вагончику. "Скоро должна приехать мать, надо посоветоваться", — решил он. Открыл дверь и пропустил Гульджемал.

— Ну, успокоилась?

— Успокоилась, товарищ непутевый жених… Смог-ри мне! — с напускной суровостью пролепетала она и пытливо посмотрела на Сердара. — До чего же ты похож на Чары… И глаза, и улыбка…

— Никак забыть не можешь? — грустно спросил мастер.

— Трудно, Сердар! Ох, как трудно!.. — Гульджемал тонкими пальцами сжала виски. — Ведь мы должны были идти в загс… Даже число обговорили. И вдруг такое несчастье… Боюсь я, Сердар, очень боюсь… Опасная у вас работа. И ты такой же… Всегда лезешь в самое пекло…

— Бывает! Кто-то ведь должен рисковать. — Он попытался найти более убедительные доводы, но ничего больше не сказал и лишь махнул рукой: — От судьбы не уйдешь…

На душе было муторно. "Оказывается, не забыла!" — дрожащими пальцами прошелся по волосам.

Сидели молча. "Совсем почернел, бедолага! — Гульджемал вытащила из запыленной стопки газет и журналов старый "Крокодил" и начала перелистывать его. Но ни веселые картинки, ни острые строки не могли отвлечь ее от гнетущих мыслей." "И зачем я напомнила о Чары?" — укоряла она себя.

Сердар угрюмо уставился на лениво ползущего муравья. "Вот так и я ползу по жизни… Нет! Необходимо быть понастойчивей. Необходимо. Но можно ли осуждать ее за то, что она помнит о Чары?" — задавал он себе все тот же вопрос. Задавал и… оправдывал Гульджемал. — "Нет! — подсказывало сердце. — То, что спрятано в груди — не вытащишь… И память ее — святая и неподсудная. Только она, она сама должна решить, с кем оставаться: с мертвым или с живым? Получается, что я рановато полез к ней в душу и разбередил неокрепшее сердце. Рановато!" — как