В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

русских путешественников, хорошо известные всем часто проезжающим по заграничным дорогам. – Рюсс де Моску, – повторил он, достал вторую книжку и стад задавать уже вопросы по-русски.

Русский язык этот, однако, был таков, что ни Глафира Семеновна, ни Николай Иванович не понимали из него ни слова.

– Лессе… Будем говорить лучше так… Пардон франсе… – отстранила Глафира Семеновна его книжку с русскими вопросами, написанными латинскими буквами, и англичанин согласился.

Кое-как мог он объяснить смесью слов разных европейских языков, что едет он теперь в Константинополь, а оттуда в русский Крым, что он археолог-любитель и путешествует с целью покупки древних вещей.

Он вынул из саквояжа и показал супругам древнюю православную маленькую икону с серебряным венчиком, которую он купил в Софии у старьевщика, медную кадильницу, в сущности особенной древностью не отличающуюся, кипарисный крест, тоже в серебряной оправе, несколько византийских монет императора Феодосия и лоскуток старой парчи. Что нельзя купить, с того он просит снять фотографию, для чего он возит с собой моментальный фотографический аппарат.

Разговаривая так, они проехали маленькую станцию Кадикиой и остановились у платформы станции Адрианополь.

– Ну, теперь нужно держать ухо востро! – сказала мужу Глафира Семеновна, несколько изменившись в лице. – Самое опасное место начинается. Адрианополь, а после него, через несколько станций, и проклятая станция Черкеской…

– Да-да… Но теперь уже нас двое мужчин, – сказал ей в утешение Николай Иванович. – У англичанина револьвер, у меня – кинжал, так чего ж тебе!

– Ах, оставь, пожалуйста. Что вы поделаете, если в поезд вскочит целая шайка разбойников! Убери свою сумку-то с деньгами под диван. Если и ограбят нас, то все-таки деньги-то останутся. Трудно им будет догадаться, что деньги под диваном. Или нет, погоди… – переменила свое намерение Глафира Семеновна. – В сумке пусть останется перевод на Лионский кредит, а сторублевые бумажки дай мне. Я сейчас пойду в уборную и спрячу их себе в чулок. Туда же уберу и бриллианты. Про здешних разбойников прокурор рассказывал, что они довольно деликатны, так, может быть, даму-то и не станут так уж очень подробно обыскивать.

Николай Иванович передал ей пачку, завернутую в бумагу. Она отправилась в уборную и через несколько времени вернулась.

– Готово, – сказала она, силясь улыбнуться, но у самой у нее дрожали руки.

Она попросила у англичанина понюхать спирту.

Англичанин подал ей флакон и, кроме того, предложил ей валерьяновых капель. Она приняла и капель и немного успокоилась от них. Поезд в Адрианополе стоял минут двадцать. Николай Иванович и англичанин ходили в буфет и выпили по три рюмки коньяку. Со станции Николай Иванович вернулся значительно повеселевший и сказал жене:

– Вот тебе и мусульманская земля! Магомет запретил вино, а они коньяк продают в буфете.

– И ты выпил? – воскликнула Глафира Семеновна.

– Выпили с англичанином по рюмочке. Почем знать! Может быть, уж последний раз? Может быть, уж дальше ни за какие деньги не достанешь, – сказал Николай Иванович.

– Ах, дай-то Бог!

Поезд тронулся. Глафира Семеновна начала креститься. От валерьяновых капель она чувствовала себя спокойнее и повторила прием. Второй прием стал навевать на нее даже сон, и она стала дремать.

Пришел турок-кондуктор еще раз проверять билеты.

– Скоро станция Черкеской будет? – спросила она его по-французски.

– Узункьопрю… Павловской… Люле-Бургас… Мурядли-Кьопекли – Черкаскиой… – дал ответ кондуктор, перечислив станции.

– Мерси… А на всякий случай вот вам, – сказал Николай Иванович по-русски и сунул кондуктору несколько пиастров. – Все-таки лучше, когда бакшишем присаливаешь, – обратился он к жене.

Разговор с англичанином иссяк. Англичанин сидел молча в углу купе, завернув свои длинные ноги пледом, и клевал носом. Он хотел погасить принесенные с собой свечи, но Глафира Семеновна попросила оставить их горящими.

– Уснет он, подлец, наверное уснет, а место теперь самое опасное. Вот тоже пригласили себе в караульщика соню… – говорила Глафира Семеновна мужу про англичанина. – Хоть уж ты-то не засни за компанию. А все ведь это с коньяка, – прибавила она.

– Ну вот… Я ни в одном глазе…

– Пожалуйста, уж ты-то не засни…

– Ни боже мой…

А самое ее сон так и клонил. Валерьяна сделала свое дело. Нервы были спокойны… Перед станцией Узункьопрю англичанин уже спал и подхрапывал. Глафира Семеновна все еще бодрилась. Дабы чем-нибудь занять себя, она сделала себе бутерброды из дорожной провизии и принялась кушать. К ней присоединился супруг, и они отлично поужинали. Сытый желудок стал еще больше клонить ее ко сну.

– Неудержимо спать хочу; и если усну, пожалуйста, хоть ты-то не спи и разбуди меня на следующей станции, – сказала мужу Глафира Семеновна.

– Хорошо, хорошо! Непременно разбужу.

Она закутала голову платком и, сидя, прислонилась к подушке, а через несколько минут уж спала.

Николай Иванович бодрствовал, но и его клонил сон. Дабы не уснуть, он курил, но вот у него и окурок вывалился из руки, до того его одолевала дремота. Он слышал, как при остановке выкрикивали станцию Павловской, а дальше уже ничего не слышал. Он спал.

Так проехали много станций. Глафира Семеновна проснулась первая. Открыла глаза и, к ужасу своему, увидала, что Николай Иванович свалился на англичанина и оба они спят. Свечи англичанина погашены. Светает. Поезд стоит на какой-то станции. Она посмотрела в окно и увидала, что надпись на станционном доме гласит: «Kabakdschi» (Кабакджи). Опустив стекло, она стала спрашивать по-французски бородатого красивого турка в феске:

– Черкеской? Станция Черкеской далеко еще?

– Проехали, мадам, станцию Черкескиой, – отвечал турок тоже по-французски и отдал ей честь по-турецки, приложив ладонь руки к феске на лбу.

– Ну слава Богу! миновала опасность! – произнесла Глафира Семеновна, усаживаясь на место и крестясь. «А мой караульщик-то хорош!» – подумала она про спящего мужа и принялась будить его.

XLIV

Разбудив мужа, Глафира Семеновна накинулась на него, упрекая, зачем он спал.

– Нечего сказать, хорош караульщик! В самом-то опасном месте и заснул. Ну можно ли после этого на тебя, бесстыдника, в чем-нибудь положиться! – говорила она.

– Да ведь благополучно проехали, так чего ж ты кричишь? – отвечал Николай Иванович, потягиваясь.

– Но ведь могло случиться и не благополучно, а ты дрыхнешь. Ах, все это коньяк проклятый!

– Да всего только по одной рюмочке с англичанином мы и выпили.

– Выпьешь ты одну рюмочку, как же… Знаю я тебя! Ах, как я рада, что наконец-то мы подъезжаем к такому городу, где все эти коньяки уж по закону запрещены! – вздохнула Глафира Семеновна.

От возгласов ее проснулся и англичанин.

– Черкескиой? – спросил он, щурясь и зевая.

– Какое! Проехали. Давно уж проехали! Пассе… Дежа пассе Черкеской![105] – махнула рукой Глафира Семеновна и прибавила: – Тоже хорош караульщик, минога