Почему Бог выбрал эту обезьяну - свящ. Антоний Лакирев

А кто-то вспомнит, как трудно было переходить с Norton Commander на Windows 3.11 (поверьте, это было действительно трудно) … Склонность к следованию ритуалу вне зависимости от того, насколько он действительно важен и осмыслен, очень осложняет жизнь человечества — упрощая ее в мелочах, конечно.

Здесь сказывается еще одно характерное свойство нашей психики: эмоциональные оценки у нас предшествуют рациональным. Отделы мозга, отвечающие за общую эмоциональную оценку ситуации (в том числе миндалина и гиппокамп, но не только они) срабатывают довольно быстро, и вдобавок в мозге выделяются нейромодуляторы, влияющие на его состояние и активность. А рациональные основания для наших реакций подыскивает в первую очередь префронтальная кора, которая активируется чуть позже (хоть и ненамного)60.

В результате мы сначала ненавидим, а потом придумываем, почему мы это делаем. Мы сначала влюбляемся, а потом (и то не всегда) находим те или иные достоинства в предмете своего обожания. Мы сначала упрямимся в следовании привычному ритуалу, а потом пытаемся объяснить себе (и другим), почему мы это делаем. Поскольку временная разница невелика, мы часто уверены, что наше отношение к тому или иному объекту, субъекту, идее или обычаю сугубо рациональны и убедительно обоснованы. Но, на самом деле, это чаще всего далеко не так. Честно сказать «мне это просто не нравится» нам очень трудно, точно так же, как признаться, что наши «рациональные» основания для агрессии — надуманные. Почитайте Свифта о войне тупоконечников и остроконечников, историю догматических споров или «обезьяньих процессов»… Или историю большинства войн.

И вот поэтому нам так трудно слышать «не судите» и «любите друг друга». Как же можно любить ближнего, если я могу привести кучу аргументов, почему он гад…

Еще одна важнейшая особенность психики нашего вида — способность держать в оперативной рабочей памяти одновременно довольно много объектов. Это могут быть слова или детали окружающей обстановки, жизненные потребности или социальные связи сородича, грамматические конструкции или зрительные образы, словом — что угодно. У обезьян число таких одновременно удерживаемых в памяти объектов примерно 2—3. Для людей обычно указывают цифру 7±2, то есть от 5 до 9. По моим личным нестрогим наблюдениям, здесь наблюдается гендерное различие: у современных мужчин это число обычно ближе к 5, у женщин — ближе к 9; возможно, подобная тенденция наблюдалась и у предков…

На практике это громадное различие, дающее нам возможность понимать сложные фразы и планировать многоэтапные действия, учитывать и помнить длинные последовательности событий и сопоставлять факты. И все же это количественное, а не качественное различие.

Пожалуй, одним из самых поразительных свойств человеческого мозга является способность и склонность к выявлению причинно-следственных связей. У приматов, в первую очередь — человекообразных, эта способность тоже наблюдается, хотя и в меньшей степени. И это снова вопрос степени выраженности свойства, а не его наличия или отсутствия. В разнообразных обстоятельствах окружающего мира мы склонны выявлять причины и следствия и использовать их. И нет, я отнюдь не имею в виду такую позднюю вещь, как экспериментальная наука — хотя она, безусловно, ярче всего выявляет это свойство нашего мышления. Понимание причин того, что происходит вокруг нас — смены сезонов и поведения дичи, чувств и мотиваций социальных партнеров и еще бесконечного списка других феноменов — дает возможности прогнозирования событий и своих действий.

…завоевать свою первую добычу Чуггу и Геггу61 хотелось больше всего на свете. Когда это произойдет, старый Кракк проведет им рубилом черту на лбу, и все узнают, какие великие охотники родились в племени амму. Ну, и девчонки тоже, конечно, куда же без этого.

К востоку от стоянки амму лежала громадная котловина, поросшая редкими и хилыми деревцами. Чугг и Гегг каждое утро, прежде чем начать тренироваться в работе над каменными рубилами, бегали на ее край, чтобы взглянуть, пришли ли антилопы. Старый Кракк посмеивался над ними в душе62, но был рад тому, что в племени подросли новые охотники. Поначалу братья просто сообщали Кракку, что антилоп нет, а потом стали спрашивать, где же они. Кракк объяснял им, что антилопы любят сочную зеленую траву и приходят, когда начинается сезон дождей. «Вот, дождь идет уже второй день, где же они?» — терпению мальчишкам еще предстояло долго учиться.

А через неделю Чугг и Гегг увидели на дальнем восточном краю котловины несколько лохматых голов. Они были отчетливо видны на фоне рассвета: мелкие подвижные точки. Поначалу им даже показалось, что это идут антилопы, но потом по движениям они догадались, что это люди, охотники юмби, живших на востоке за котловиной. «Небось, такие же мальчишки, мечтающие о своей первой добыче», — проворчал Кракк, недовольный появлением юмби; увы, это слишком часто заканчивалось дракой. В такой драке два года назад погиб его сын, и Кракк никогда больше не забывал об этом.

Дальше — больше, как аммы на западе и юмби на востоке, на северном краю котловины замелькали бырры. А саванна все зеленела. Уже и женщины аммов начали волноваться, потому что приносимой пищи становилось все меньше. Фрукты еще не созрели, а искать коренья и вытягивать их из маслянистой грязи становилось все труднее.

Наконец, сам старый Кракк отправился спозаранку с Чуггом и Геггом на вершину холма, чтобы взглянуть на котловину. Он знал ее как свои пять пальцев: вот уже шестнадцать поколений аммов добывали здесь антилоп. На дне котловины разгуливало несколько десятков ярких розовых птиц с изогнутыми шеями, постоянно опуская голову вниз и вскидывая ее вверх. Увидев их, Кракк сказал братьям: «Ну вот, юмби и бырры тоже не пропадут»; что он имел в виду, Чугг и Гегг так и не поняли.

А наутро Кракк собрал племя (Чугг и Гегг встали перед ним первыми) и повел их в холмы на западе. Некоторые женщины недоумевали, да и кое-кто из мужчин ворчал, не понимая, зачем их ведут совсем не в ту сторону. А уж досаду Чугга и Гегга и не описать: они подумали, что вождь решил увести племя запасать дикую редьку на возвышенности. На самом деле, там, на западе, была такая же равнина, как везде, не считая котловины антилоп, но она и впрямь была чуть выше того места, где жили аммы.

По мере подъема Кракк становился все осторожнее, а пройдя несколько тысяч шагов… конечно, аммы не умели считать больше, чем до двадцати, и то, если все пальцы были целы, но не говорить же, что они прошли восемь километров… словом, прошагав часа два, Кракк жестом приказал всем лечь и ждать его, а сам вместе с Чуггом и Геггом медленно пополз к вершине ближайшего холма. И оттуда они увидели антилоп. Их было много, очень много, и ни юмби, ни бырров вокруг…

Нагруженные добычей, еле живые от усталости, аммы возвратились в стойбище лишь затемно. Кракк не стал дожидаться утра и в неровном свете костра провел черту на лбу и Чугга, и Гегга, и торжественно вручил им по куску добытой ими антилопы. Гегг, обладавший чуть лучшим слухом, услышал поодаль хихиканье девчонок…

После того как все насытились и большинство стали укладываться спать, братья — как только что ставшие взрослыми, они должны были всю ночь оберегать аммов (и их добычу, кстати) от хищников — подобрались поближе к костру, где старый Кракк следил за тем, как коптилось мясо. «Откуда ты знал?» — спросили они его. «Птицы рассказали мне», — ответил старик. «Что они тебе рассказали?» — изумились братья. И Кракк объяснил им: эти розовые птицы едят то, что находят в воде. Раз они были в котловине, значит, вода уже стоит там по колено, просто этого не видно из-за травы и дождя. А раз так, антилопы туда не пойдут. Значит, идти им некуда, кроме возвышенности на западе: в остальных местах либо топко, либо живут люди. Вот и все.

В тот год Чугг и Гегг узнали от вождя еще очень многое, а через год у них родились дети, у Чугга — сразу двое; в племени такое бывало очень редко. А юмби