Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева

— Вы хотели бы уехать со мной? Я должен быть в Москве, еду на двухнедельный съезд партии. Потом вернусь сюда на несколько дней, и мы вместе уедем в Киев. Согласны?

— Конечно, - ответила я и заплакала от радости.

— Не плачьте, мы будем жить счастливо.

Но я плакала не от беспокойства, а от счастья.

— Мы поженимся, - продолжал Андрей. — Правда, опасно жениться на такой юной девушке. Но ради вас я готов на это. Не плачьте!

Я не могла остановить слез. А Андрей молча гладил и гладил мои волосы. И так прошла вся ночь. Наступило утро... Иногда я уходила в неглубокий короткий сон. Просыпаясь, вновь и вновь окуналась в свое счастье, отвечая на ласки Андрея. Как я его любила! Но произносить это вслух не хватало смелости.

Гюльнар и Салим очень сильно разругались. Несчастный Салим был бледен от бессонной ночи и беспокойства. Удивляясь собственной смелости, он гневно вопрошал:

— Где вы пропадали всю ночь?!

— У Зейнаб-ханым. Где же еще, - абсолютно спокойно ответила Гюльнар, снимая пальто. — Поужинали у нее, немного выпили. Потом наступил комендантский час.

— Нет. Не выйдет! Я не муж Зейнаб-ханым! Я запрещаю вам с ней общаться. Весь город знает, что она шлюха. Клянусь Пророком, я не так бесчестен, как ее муж. Запомни!

Гюльнар сначала побледнела, потом покраснела, а уж затем налетела на Салима, как коршун. Схватила его за волосы так, что он закричал от боли.

— Ты так смел? Как ты со мной разговариваешь? Как ты смеешь? Тоже мне, мужчина! — Гюльнар задыхалась от злости. - Ты, пустоголовый медведь, жирная свинья! Хочешь, чтобы я ушла от тебя? Хочешь? Дождешься? Уйду от тебя - и сразу к другому! Мы давным-давно живем в другом мире. Или ты забыл? В новом, свободном мире. Прошлое ушло в историю и не вернется! - Это были слова Григория. Я улыбнулась, услышав их от Гюльнар.

Но Салим не успокаивался. Мне было непривычно видеть его таким разгневанным и бранящимся.

- Я одно хорошо понял: моя жена шлюха! Я женат на блуднице! Весь Баку знает, что Зейнаб сводница и потаскуха. Говори! Говори, кто там еще был! Что вы делали вдвоем в этом притоне?

- Хорошо, скажу! Мы пили водку. Потом сношались с мужиками! Это хотел услышать? Повторить?

Салим ринулся на Гюльнар, но она увернулась, как кошка, и ловко запрыгнула за стол.

- Ну, лови, мешок сала!

Салим растерялся на мгновение, уставившись на жену. Потом сел на стул и заплакал, как дитя. Он что-то говорил сквозь рыдания, но ничего не было понятно. Его подурневшее от горя ласковое лицо было залито слезами.

Наконец он более-менее внятно произнес:

- Скажи, что это ложь! Не рви моего сердца! Ведь ты солгала, да?..

- Ох, эти мужчины! - закатив глаза к небу, вздохнула Гюльнар. - Конечно, солгала.

Салим успокоился, вытер глаза. Даже попытался улыбнуться.

- Но знай, когда-нибудь я изменю тебе! - взволнованно произнесла Гюльнар. - Я не смогу всю жизнь спать с одним мужчиной! Это все равно, что каждый день есть одно и то же. Ну, вот! А теперь, если хочешь, разведемся.

- Нет-нет! Только не это! Только не это.

- Тема исчерпана! - властно сказала Гюльнар. - И никаких вопросов!

Гюльнар вышла из комнаты шагом победителя.

IX

... Наконец-то комиссару, другу Джамиля, удалось вызволить отца из тюрьмы, и в конце декабря он вернулся домой. День его возвращения не был известен, поэтому отца никто не встречал. Через девять месяцев заключения отец пришел в дом к своей матери. Мы жили неподалеку. Одна из старушек, родственниц бабушки принесла нам это известие.

Отец сидел на бабушкиной кровати. У него был усталый, утомленный вид: под глазами круги, лицо покрыто морщинами, руки тряслись. Жалкое зрелище. Но уже через час он ожил. Глаза заблестели, дрожь в руках прекратилась. Когда-то Андрей сказал такую фразу: «Человека можно уничтожить и оживить пустяком». Свобода оживила отца всего за час. Андрей, как всегда, оказался прав. Глядя на отца, я думала об Андрее, которого считала своим женихом. Сейчас его не было в Баку. Но через неделю он должен вернуться. На три дня. Мне предстояло объясниться с отцом. Мысль о предстоящем разговоре пугала. Нет, она ужасала. Мне было неловко перед отцом. Он хотя никогда и не сердился на меня, но был человеком строгим. И несколько холодным. Это превращало мою застенчивость в страх. Я не знала, как начать разговор о женихе - члене Реввоенсовета. Помоги мне, Господи!

- Как твои дела? - спросил отец ласково. Таких ноток в его голосе я прежде не слышала. - Довольна работой в консерватории? Ты выросла, дочка.

- Нужно поскорее выдать ее замуж, - перебила его бабушка. - Гуляет среди мужчин с открытым лицом! Это ваше европейское житье-бытье ни к чему хорошему не привело. Один срам! Видишь, что самому пришлось пережить? За что, за что, скажи мне!

Отец пожал плечами, а бабушка заплакала. Это были слезы ярости. Они обрушивались на нечестивые головы иноверцев. Бабушка делила людей не по политическим взглядам, а по религиозным. Большевики тоже были для нее иноверцами. Отсталые взгляды бабушки удручали меня. Но как ей все объяснить? И стоит ли? Не разгневается ли она еще больше? Что будет, когда она узнает, что я собираюсь замуж за русского? Несомненно, она придет в бешенство. А когда узнает, что этот самый русский из тех, кто отнял их дом, богатство, сына!.. надвигалась буря. Нет, катастрофа! Уж лучше пока молчать и подумать, что можно предпринять. Надо подождать, пока вернется Андрей. Меня бросало в холодный пот от мысли о предстоящем разговоре. Умереть и то легче! Но если молчать, Андрей может уехать без меня. Похоже, что мои переживания отражались на лице. Отец внимательно посмотрел на меня и спросил:

- Что-то произошло? Ты не больна? Почему ты дрожишь?

- Да, мне нездоровится. И холодновато, - ухватилась я за мысль. Потом я набралась храбрости и решила открыться, но ... голос пропал! Страх победил. Я была бессильна перед ним. Но тут в дверь постучали. Пришли друзья отца, и моя внутренняя борьба несколько стихла. Голос вернулся и отвага тоже - ведь в них уже не было нужды.

Джамиль тем временем решил не затягивать вопрос о браке. Наутро после возвращения отца он заговорил об этом. Он вел себя, как