Мария Склодовская-Кюри - Дмитрий Прокопец

Ученым все труднее было выкраивать время для уроков, а дети без посещения обязательных уроков не осилят программу, необходимую, чтобы сдать экзамены, поступая в бакалавриат.

Ирен поступает в коллеж Севинье и блестяще его оканчивает. Позже там учится и Ева. Вот что писала Ева в книге «Мария Кюри» о принципах воспитания, которым следовала Мария: «Не без опасения я попыталась определить те принципы, которыми руководствовалась Мари в своих отношениях с нами. Я боюсь, что они вызовут представление о ней как о человеке методичном, сухом, педантичном. На самом деле она была совсем другой. Женщина, желавшая сделать нас неуязвимыми, сама ввиду своей нежности, утонченности была слишком предрасположена к страданию.

Та, что отучала нас быть ласковыми, несомненно, хотела бы, не признаваясь себе в этом, чтобы мы еще больше целовали и нежили ее. Желая сделать нас нечувствительными, Мари вся сжималась от огорчения при малейшем признаке равнодушия к ней самой. Она никогда не испытывала нашу «нечувствительность», подвергая нас наказанию за наши шалости. “Классические” наказания в виде невинного шлепка, стояния в углу, лишения сладкого у нас не применялись. Не бывало также ни домашних сцен, ни криков: наша мать не терпела повышенного тона ни в радости, ни в гневе. Как-то раз Ирен надерзила, тогда Мари решила дать ей урок — не сказала ей ни слова в течение двух дней. И для нее, и для Ирен все это время стало тяжким испытанием, но из них двоих наказанной казалась Мари: расстроенная, она как потерянная бродила по дому и страдала больше, чем ее дочь».

Да, Мария погружена в исследования, ей неинтересен внешний мир, она кажется суровой и замкнутой, не приемлет всего, что не связано с миром науки. Но это только «одна сторона медали». Она в постоянном внутреннем контакте и с Ирен, и с Евой. Временами, конечно, ее раздражают звуки рояля — Ева обожает музицировать, и великий польский композитор Игнатий Падеревский, послушав игру девочки, говорит, что у нее исключительное дарование, — временами она не приемлет своенравие и упрямство Ирен. Но все равно она с ними невероятно близка. «Девочки мои милые, ласковые, добрые. Я стараюсь дать им максимально хорошее воспитание, но даже они не могут пробудить во мне жизнь», — признавалась она.

Ирен не только упряма, но и проявляет большие способности в точных науках. И Мария строит планы их совместной работы. Она представляет, как рядом с ней в лаборатории трудится ее старшая дочь, которая потом продолжит то, чему посвятили жизнь ее отец и мать.

Во время летних каникул Ирен часто и много пишет своей Ме (так обе девочки зовут мать), из ее писем видно, как она ценит мамину дружбу и любовь:

«Когда идет дождь, я думаю, как же было бы хорошо, если бы рядом в кресле сидела ты. А когда светит солнышко, отражаясь в воде, я думаю, как жаль, что нет рядом тебя, — все было бы еще краше, если бы со мной была моя Ме».

Трагическая смерть мужа стала для Марии поворотным моментом не только в ее жизни и эмоциональном состоянии, но и в ее отношении с дочерями. Она часто и много пишет своим «дорогим девочкам», а в ответ они отправляют ей отчеты сначала о своих детских, а потом и взрослых успехах (и огорчениях, конечно, тоже), называя ее «Ме» или «дорогая Ме». В 1920-е годы Мария часто отлучается из дома — она ездит в командировки с лекциями и выступлениями по приглашению университетов и фондов: она стремится передать как можно больше знаний коллегам-ученым других стран. И из Варшавы, Алжира, Мадрида, Берлина, Рима и Нью-Йорка летят весточки к детям.

Ирен часто простужается, и Мария настойчиво советует ей заниматься спортом. Письма Марии к старшей дочери, написанные в годы Первой мировой войны, — беседы с другом и соратником. Мария отмечает силу и умения дочери и верит, что Ирен пойдет по стопам отца, что она вырастет настоящим ученым и организатором. Мария не ошиблась: Ирен и ее муж, Фредерик Жолио-Кюри, станут лауреатами Нобелевской премии, а сама Ирен будет правой рукой мадам Кюри в Институте радия…

Но вернемся к тому моменту, когда мадам Кюри получает телеграмму из Стокгольма о том, что ей присуждена вторая Нобелевская премия, теперь по химии, за получение чистого радия. Это 1911 год.

В традиционной лекции, прочитанной в Стокгольме после вручения премии, Мария, конечно, снова говорит о заслугах Пьера Кюри. Вот начало ее Нобелевской речи: «Прежде чем приступить к теме, я хотела бы напомнить, что открытие радия и полония было совершено мною совместно с Пьером Кюри. Ему же мы обязаны рядом основополагающих трудов по радиоактивности, которые были выполнены либо им самим, либо вместе со мной, либо вместе с учениками. Химические исследования, целью которых было получение чистых солей радия и определение свойств этого элемента, правда, были выполнены мною, однако они были теснейшим образом связаны с нашим общим делом. Поэтому я, по-видимому, не ошибусь, считая, что Академия наук присудила мне эту высокую награду за результаты совместной работы и отдала тем самым дань уважения памяти Пьера Кюри».

Надо сказать, что за все время существования Нобелевской премии — до наших дней включительно — только два ученых, кроме Марии, удостаивались подобной чести: Лайнус Полинг, профессор, — за деятельность в защиту мира и за успехи в развитии химических наук — и физик Джон Бардин, уже после Второй мировой войны.

Мир, в отличие от Франции, с восхищением признает вклад Марии в развитие естественных наук. К двум Нобелевским премиям, которыми награждена Мария Кюри, единственная женщина и единственный дважды лауреат, прибавляются дипломы доктора наук honoris causa[4], члена-корреспондента зарубежных академий…

А вот во Франции, и это началось сразу после смерти Пьера, власти стремятся использовать повышенный интерес к супругам Кюри для проведения широкой подписки на строительство лаборатории по изучению радия и других радиоактивных элементов и их практического применения. Однако Мария противится использованию этой неуместной «конъюнктуры».

В 1909 году доктор Ру, директор Пастеровского института, предлагает Марии оставить Сорбонну и перейти к нему, обещая построить специально для нее лабораторию. Власти университета, «прозрев» в очередной раз, не на шутку встревожены. Начинаются переговоры между доктором Ру и ректором университета Лиаром. Результатом переговоров становится решение: Парижский университет и Пастеровский институт внесут каждый по 400 тысяч франков и общими силами создадут Институт радия. Институт по этому проекту должен состоять из двух отделений: лаборатории по изучению радиоактивности и биологической лаборатории. Вторая должна будет заниматься, кроме прочего, практическим применением радиоактивности в медицине (уже тогда это называлось кюритерапией) — в основном лечением опухолей. Лабораторией