Рафаэль - Александр Борисович Махов

Судя по рисунку из венского музея Альбертина, поначалу художник намеревался изобразить гранат в руках шаловливого Младенца, типичный жанровый мотив у многих мастеров Кватроченто, но затем заменил его книгой, на которую по диагонали устремлены взоры Матери и Сына. Как почти у всех рафаэлевских мадонн, композиция представляет собой пирамиду, вписанную в круг – тондо, чем достигаются певучесть и нежная плавность линий с их спокойным ритмом. Столь же сдержанна цветовая палитра картины по основным ее составным тонам в полном согласии с круговым композиционным построением. В центре картины ярким красным пятном выделяется одеяние Мадонны, поверх которого накинут зеленовато-синий плащ. За ее спиной простирается скромный пейзаж, окрашенный светлой лазурью, столь свойственной начальной осенней поре, как это тонко подмечено в одном из стихотворений Ф. И. Тютчевым, который любил осень и хорошо был знаком с ее красками, в том числе и на земле Италии:

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора —

Весь день стоит как бы хрустальный

И лучезарны вечера…

На заднем плане картины одиноко стоят обнаженные тополя, вдали вершины гор, припорошенные первым снегом. На зеркальной глади незамерзшего озера утлый челн, а по голой стерне едет в неизвестность всадник. На всем печать тихой грусти. Деве Марии Рафаэль придал черты незабвенной донны Леандры, оставившей след в его сердце. Мадонна глядит в книгу, содержание которой хорошо ей известно, а потому в ее взгляде затаенная печаль, ибо она знает, что ждет Сына.

Резная рама «Мадонны Конестабиле» выполнена по рисунку Рафаэля и служит ей драгоценной оправой. Чтобы сгладить несоответствие между живописью картины и рельефностью резного обрамления, автор разместил в угловых пустотах рисованные гротески, которые плавно переводят очертания тондо в квадрат, а затем в прямоугольник рамы. Помимо пейзажа, напоминанием о Перудже служат вырезанные на раме крылатые грифоны, словно слетевшие с герба города.

Хотя шумный успех последних работ окрылил Рафаэля, он отдавал себе отчет, что провинциальная Перуджа уже не может ему дать более того, что он успел здесь добиться. Главное, что особенно радовало, его перестали сравнивать с кем-либо, даже с Перуджино, ибо сразу узнавали свойственную ему неповторимую манеру письма. Неудержимо тянуло домой, откуда приходили вести от родных и друзей. В последнем письме дядя Симоне Чарла писал, что его заждались в Урбино и считают при дворе своим, famulus. Такой чести, писал дядя, не удостоился никто из местных живописцев – ни Вити, ни Дженга, а тем более объявившиеся в последнее время в городе пришлые художники.

Глава IX

Вновь в родных пенатах

Встреча с родными была радостной и шумной. Дома ничего не изменилось, словно он никуда отсюда не уезжал. Самое главное, все были живы и здоровы, правда, дядя Бартоломео и тетка Санта заметно сдали. Девица Перпетуа была отправлена домой, так как не ужилась с полновластной хозяйкой дома Сантой, а в мастерской верный Пьяндимелето и Дженга продолжали тянуть лямку. Изредка туда забегал весельчак Вити, у которого дел было по горло – ему поручили расписать фресками личную капеллу архиепископа. Но с прижимистым прелатом приходилось спорить из-за каждого сольдо. Его старший брат Пьерантонио Вити после трагических событий лета 1502 года осунулся и ушел в себя, не выдержав потрясений, связанных с войной и смертью единственной его опоры – матери Камиллы. Целыми днями он сидел дома, не желая никого видеть. Порой брал в руки любимую флейту, а играть на ней сил уже не было. От прежнего жизнелюба и уверенного в себе человека, чье искусство врача ценилось в округе и особенно при дворе, не осталось и следа. Теперь за ним присматривала по-соседски и в знак былой дружбы Санта. Добрая старуха не мыслила себе существования без заботы о нуждающихся в помощи.

На следующий день Рафаэль навестил дядю Симоне, который немало ему порассказал о последних событиях в городе, а заодно деликатно спросил о финансовой стороне его дел. Договорились, что впредь племянник будет подробно информировать его о всех договорах во избежание подвоха со стороны заказчиков. Пришлось согласиться, ведь дядя заботился о его же собственном благе.

Возвращаясь от него, Рафаэль остановился на площади перед цирюльней, где было пусто и только скучающий подмастерье поправлял себе усики перед зеркалом. Войдя в лавку, он поинтересовался, как поживает дочка хозяина Марция.

– Хватился! – послышался ответ. – Да она, почитай, уж года два как замужем и живет в Пезаро.

Встреча с детством и юностью взволновала Рафаэля. Здесь каждая улочка была связана с каким-то дорогим его сердцу воспоминанием. Проходя мимо школы, где на лужайке детвора играла в лапту, он узнал грустную весть – не стало доброго пестуна Франческо Вентурини, сердце которого не выдержало ужасного зрелища последних трагических событий. Рафаэль побывал на кладбище и молча постоял перед могилами матери и отца, остро ощутив свое одиночество в этом жестоком мире.

Так уж получилось, что его прибытие домой совпало с триумфальным возвращением из Рима герцога Гвидобальдо в сопровождении многочисленной свиты рыцарей и сановников. При торжественном въезде в Урбино на груди герцога красовалась массивная золотая цепь с медальоном, на котором был изображен покровитель ордена Подвязки святой Георгий, поражающий копьем дракона. Образ славного воина, бывшего римского центуриона, как нельзя лучше отвечал приподнятому настроению урбинцев, вновь обретших свободу и покой. Под поверженным драконом ими понимался изверг Борджиа, олицетворявший собой войну, чуму, засуху, недород, грабежи, словом, все беды и несчастья, обрушившиеся на головы итальянцев.

В блестящей свите герцога оказался известный литератор Бальдассар Кастильоне (1478–1539), с которым Рафаэль тогда познакомился. Он происходил из мелкопоместных дворян. Отец его был профессиональным военным, получившим смертельное ранение в битве при Форново, а мать Мария Алоизия Гонзага приходилась дальней родственницей мантуанским правителям и жила при дворе приживалкой. Получив университетское образование, Кастильоне пошел по стопам отца. Однако, как он сам любил рассказывать, в первом же сражении был ранен. На самом деле ему придавил ногу на узкой горной тропе под Чезеной упавший на него мул, чрезмерно навьюченный амуницией. Из-за хромоты пришлось распроститься с военной карьерой и не расставаться с тросточкой, что придавало его статной фигуре ореол воина-героя, который он сам умело поддерживал.

Физический недостаток вынудил его перейти на дипломатическую службу, где он явно преуспел. В Милане при дворе герцога Моро ему довелось познакомиться и близко сойтись с Леонардо да Винчи и Браманте. Там к нему пришла слава поэта. Особенно широкую известность обрел один