Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019 - Коллектив авторов

Ещё раз: я же Жижек, а не пуп планеты Земля,

И без меня хватает евроцентричности

В культуре до моего отца.

Так что читай Владимира Кошелева,

Будучи дранной мной под луной.

Досмотри фильм об ацтеках —

И к чёрту твоё сослагательное.

«Двуглавый специалист по социальной инженерии…»

   Двуглавый специалист по социальной инженерии,

   Родственный Женеве,

   Он слез с дерева первым,

   Взял палку в левую,

   Камень в правую,

   Ударил сильного

   И стал главным.

Пещерный континуум считается от костра,

Нарядные женщины, замаскированные мужчины,

Дымоотвод в народ,

Привилегии.

Оппозиция паразитирует на неточности цели,

Ты пришёл слушать поэзию?

Я христианский проповедник.

Стих должен гореть, взламывая двери,

Святая книга – мой пост ВКонтакте,

Я устраивающий ураганы сын мамы твоей,

Я гонимый ветром по трущобам интернета призрак коммунистического

строя Кубы, смесь Дерриды и Чупакабры, Чупа-Чупса, Чунга-Чанги,

Чарли Чаплина,

Снимающего с тебя одежду гоблина…

Утопическое море надо мной.

«В небе крокодилом машет Парщиков…»

   В небе крокодилом машет Парщиков,

   А мы только узнали о дадаистах

   И вчера составили свой манифест!

   Облившийся зелёнкой – лишившись конечностей,

   Мы кидаем ему столовые приборы,

   Это пир на весь мир!

   Пряники – в рот власти, крошки падают на пол,

   На поедающих их голубях – мы отправляемся на восток.

   А наши голодные гости России, имажинисты ням-няма,

   Выпивайте в день по восемь стаканов воды,

   Да хранит вас Кручёных!

   [: Ыыыых!]

«Вот он я —…»

   Вот он я —

   обвенчан цветами

   засохших полей

с открытым ртом

устаревших идей

вот, вот я —

отнимающий скорость у насекомых

ворочащий пасеку в поисках мёда

с желанием сбросить

сыпучий хвост в костёр

и кости во впадину имени.

карнавальными карандашами

рисующий предсмертную эпоху

москву, растущую дрожжами

и папу с крохой.

я слышал в разговоре:

сегодня мне сосала, вчера мне сосали, год мне сосали.

я слышал в разговоре:

– белый человек, кто такой чёрный человек?

– враг народа. чёрный человек – куцый человек.

и от каждого я слышал:

то, что мы называем царём

я называю ничтожеством.

я пожимаю плечами, мне нихуя не смешно

Сюита потрёпанного хвоста

Зарубцованное солнце и трещина в копыте,

Лошадь обездвижена вкопанностью метафоры.

Мимо рвов капканов прошедшее животное

Представляет вкус съедобной травы.

В седле герой-любовник, на нём репейник:

Одеждой похожий на бескройник, телеграммы

В кармане много, облился маслом,

Пожары тихо – летят в него.

Прошлое время растеклось по щебню,

Отразило гостя и вновь погасло.

Пустая местность, глухой наездник,

Затвердевшее в дороге масло.

«Луна и луг…»

   Луна и луг.

   Овечье свеченье,

   Сброшенная в небо шерсть

   сияет, к ней

   пахла лестница

   и варился спаржевый суп в домике,

   точнее, одном его окне.

   всё это видел хромой заяц.

«Про?рочество…»

   Про?рочество!

   Челоневек тсясад,

   будущий человек вылезает

   юлия юльевна с паспортом:

   я завязала с наркотиками

   в облакашные узоры бегущими,

   кипяток из них мне в кружку —

   Выпей!

Из неоконченных книг…

Константин Вишневецкий (1929–1972)

Стена

(Поэма)

Константин Михайлович Вишневецкий – это мой отец. Родился 30 августа 1929 года, умер 15 ноября 72-го года. Я его совсем не помню, мне было семь лет. Пришлось узнавать его позже, из рассказов мамы, его друзей, знакомых сослуживцев и, наконец, из его писем, черновиков и записных книжек.

Константин Вишневецкий был журналистом, в 60-е работал в «Известиях», стал собственным корреспондентом по Ближнему Востоку. Я тоже пошёл в журналистику. Когда в какой-нибудь редакции слышали мою фамилию, кто-то обязательно восклицал: «Ты Костин сын?! Вы же похожи!»

Самая известная в журналистских кругах байка о моём отце озаглавлена так: «О том, как Костя Вишневецкий проиграл в казино корпункт в Бейруте». Далее следуют различные версии. Наиболее достоверно так. Отцу поручили открыть корпункт в Бейруте. Было начало 68-го года. Затем произошла какая-то чехарда со сметой, которую никак не могли утвердить, – обычная советская бюрократия. Но он-то уже торчал в Ливане! Квартира, машина, техника, обслуживающий персонал… И Костя стал залезать в долги, причём одалживал у каких-то своих приятелей – то ли англичан, то ли американцев. Поступлений из Союза всё не было, и он пошёл в казино. Дурацкая, конечно, идея. Залез в ещё большие долги, проигрался в пух и прах. И тут «друзья-американцы» предложили ему сотрудничество вместо возврата денег. Поскольку на это Костя пойти никак не мог, то пошёл в советское посольство к специально обученному посольскому секретарю и всё ему рассказал. Долг погасили. Советского корреспондента тайно через Дамаск переправили в Москву, его жену Светлану Михайловну (мою маму, то есть) и детей (сестру и меня) подержали ещё какое-то время в Бейруте для прикрытия отхода. Якобы Вишневецкий просто отлетел в Москву по делам и скоро вернётся. Потом и нас так же тайно переправили домой известными только посольским секретарям дорогами.

Понято, что на этом журналистская карьера Вишневецкого закончилась. Не посадили его в тюрьму только потому, что его тесть, Николай Михайлов, был в ту пору председателем Госкомиздата и включил, как я полагаю, все свои связи. Отца обязали выплачивать колоссальную по тем временам сумму и запихнули – чтобы с голоду не умер – в журнал «Советское фото» текстовки под снимки писать, запретив ставить даже под ними свою фамилию. В «Известиях» его статьи появлялись иногда под псевдонимом «Волгин».

Пришлось начинать совершенно новую жизнь.