Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

Ребятам надо было или переквалифицироваться, или уходить в другое место. Но если офсет вездесущ, то какое это — другое место? Мы грубо шутили. Помню ещё, как мы подкалывали Рашида насчет его дендрофобии и как спорили о кукурузе — действительно ли она нам чужая, с инопланетной ДНК.

Однажды Георгий отозвал меня в сторону для серьёзного разговора между нами. К сожалению, он вынужден срочно уезжать. Поэтому он поручает Рашида — мне. Рашид, известно, недавно вышел из мест заключения. Драка с последствиями. Сейчас ему надо быть особенно «тихим», чтобы из-за какой-нибудь глупости снова не загреметь в эти места, на этот раз — надолго.

Так вот, если Рашид с кем-нибудь по пьяни повздорит и вдруг достанет свой зоновский нож и станет им кому-либо угрожать, я должен подойти к Рашиду и, глядя ему в глаза, спокойно сказать:

— Рашид! Ты меня знаешь. Я твой друг Витя. Плохого тебе не посоветую. Чтобы у тебя не было неприятностей, ты понимаешь… отдай мне этот нож, а завтра я тебе его верну. Ты ведь мне веришь?

— Верю, — скажет Рашид и отдаст нож.

Ты, главное, не бойся. Я сам эти слова произносил ему несколько раз и — ничего, как видишь — жив-здоров.

Я возразил:

— Извини, Жора, но я для этого не гожусь. По разным причинам. Главная — страх перед открытыми пространствами, а значит — и перед конфликтными ситуациями. Попроси линотиписта Лунёва — он каратист.

— Ты меня не понял, — сказал Жора. — Рашид тебя уважает, а про Лунёва он подумает, что его хотят обезоружить. Может и пырнуть! Я-то ведь его знаю.

— Ладно, — нехотя сказал я, — а сам подумал: «Фиг-то!» Выяснения отношений и их разборки внушали мне ужас, даже когда возникали на экране телевизора. Если они гневно кричали в лицо друг другу, что она исковеркала его жизнь, а он загубил её молодость, я сразу же вырубал электричество. А тут ещё и нож! С обухом.

К сожалению, клубная радиорубка продолжала по-прежнему функционировать, и танцы по выходным — тоже никто не отменял. На танцы стекались местные, всегда готовые наказать обидчика велосипедными цепями. Вот они, такая их наглая демонстрация Рашиду не нравилась. По его понятиям, шпана не имела права наглеть и борзеть в его присутствии.

Разумеется, все перед танцами для храбрости выпивали. Я-то сразу после этого падал на койку…

…и вот слышу сквозь дрёму: женщины завопили, а поверх общей матерщины — голос Рашида: «Ну чё, мужичьё?»

Я подошёл к окну, вижу, Рашид стоит прижавшись к стене клуба. В его руке — зоновский нож; и выделывает он этой рукой такие кренделя, какие выделывали пираты в фильме «Остров сокровищ», — петлеобразные рубящие движения с последующими колющими движениями. При этом он ловко перекидывал нож из одной руки в другую:

— Ну чё, мужичьё, на блатного потянули?!

Мужичьё предполагало всей кодлой наброситься на Рашида, но пока благоразумно держалось от него на расстоянии. Пока. Кольцо сжималось. Нет, наблюдать это было выше моих сил. Я отвернулся…

…и услышал голос: «Когда же ты будешь человеком?» Затем — не помню как — я вдруг оказался на танцплощадке. Действовал я тогда таким образом, каким описал меня Георгий в своём сценарии. Глядя в глаза Рашиду, я спокойно сказал:

— Рашид! Ты меня знаешь. Я твой друг Витя. Плохого тебе не посоветую…

И далее — до слов:

— Ты ведь мне веришь?

— Верю, — сказал Рашид и отдал мне нож. Затем мы оба, находясь в состоянии некоего гипноза, прошли мимо таких же загипнотизированных мужиков в клубную дверь.

Утром я вернул Рашиду нож, но он велел мне оставить этот нож у себя — в знак благодарности за мой поступок. Да и на хера он ему сдался, если к этому ножу второй срок всё время цепляется?

Хорошо, что я тогда, у клубной стены, не сказал ему:

— Ротшильд! Ты меня помнишь?

А ведь так и вертелось на языке. Но окоротил меня тот же навязчивый голос. Морализирующий:

— Когда же ты?!..

Хотя сейчас мне кажется, что он-то меня и подначивал:

— Скажи «Ротшильд!» — если ты не кролик ощипанный.

Охранники

Как-то, едучи из-под Дмитрова в Москву, я, чтобы не делать утомительный крюк из двух автобусов, вышел не на «Окружной», но на «Бескудниково». Там, говорят, через Бескудниковскую овощебазу можно пройти напрямик к моему «Отрадному».

Как войти на овощебазу, мне показали прохожие, а вот выйти оттуда не было никакой возможности: сплошные гаражи, складские помещения и — никого народу. Иду, иду, а овощебаза не заканчивается.

Остановил меня окрик военизированной охраны:

— Стой! Что в рюкзаке? Выкладывай!

Я объяснил:

— Это картошка, которую мне дали за работу в совхозе «Борец». Там — под Дмитровом.

— А здесь — территория овощебазы, — сказали охранники, — откуда воры уносят нашу картошку.

Вместе с картошкой вывалился и нож с наборной рукояткой и обухом в 45 миллиметров.

Охранник сказал — три года за хранение. Другой — пять за ношение.

Как им объяснить, что этот нож — не мой. Его мне подарил — не важно кто, — но я собирался его выкинуть. Почему не выкинул? Потому что он всё время спрашивал:

— А где мой подарок?

Не хотелось обижать человека. Решил, выкину по дороге домой.

«Идиот! — прервал я свои размышления. — Так нельзя говорить — громоздко и неправдоподобно! Вычурно! Говори просто: „Нашёл! Вон там — на дороге!“»

— Он нашёл! Скажи ещё: впервые вижу! Знакомые песни! Не надо нам петь эти песни! — смеялись охранники, заметно повеселевшие — в угрожающем для меня смысле: зоновская поделка проходит по мокрым эпизодам, сейчас приедет патруль и упакует меня — с песнями.

Я подумал: «Ну почему судьба всегда издевается надо мной на своих открытых пространствах?! Где я оказываюсь вынужденно, а не по своему желанию!»

«Как это не по своему желанию? — возразил я себе. — Была ведь у меня такая личная выгода — срезать крюк — через овощебазу. Вот и срезал! И ещё — если тебе не мил трудфронт — зачем принимать от него подарки?»

Всё же нормальные ребята попались — не стали задерживать. Но картошку забрали себе, гады. И нож, суки.

А рюкзак я им сам оставил:

— Подавитесь!

Смешная подробность: по словам охранников, картофель Бескудниковской овощебазе поставлял всё тот же совхоз «Борец», необъятный. Который без нас никого не поборет.

Проводник

в полной форме: в серой фуражке с крылатым колесом на