Коллаборационисты. Три истории о предательстве и выживании во время Второй мировой войны - Иэн Бурума

Ее лицо и руки были «мертвенно бледными», губы подкрашены помадой, а брови – тушью. Она развлекала группу обожателей шутками на грани дозволенного. Когда мэр познакомил ее со своей юной крестной дочерью, Ёсико окинула ее медленным взглядом с головы до ног. «Ах, – прошептала она по-китайски, – так ты японка… Любопытно. К тому же мы тезки»[112]. Она попросила вторую Ёсико называть ее «старшим братом».

Пока Ямагути была в Тяньцзине, окунаясь с головой в пьянящую атмосферу взрослой жизни в иностранных концессиях, она постоянно сопровождала Ёсико в ее загулах по ночным заведениям. Две Ёсико продолжили встречаться и в Пекине, пусть китайский крестный эту дружбу и не одобрял. Готовая к танцам, Ёсико Кавасима заявлялась к ним поздней ночью в компании нескольких охранников в форме.

Они представляли собой весьма своеобразную китайско-японскую пару. Еще более странно этот дуэт выглядел, когда руководитель японской военной пропаганды Масахико Амакасу открыл в Маньчжоу-го киностудию, выпускавшую прояпонские фильмы. Это произошло в том же роковом 1937 году. Не найдя на кинообразы Новой Азии китайских актрис, владевших японским, Амакасу решил, что Ёсико Ямагути идеально подойдет на роли юных китаянок, влюбляющихся в героических японских солдат. С тех пор она станет известна как Ли Сянлань, или Ри Коран, а настоящая Ёсико Ямагути останется под покровом тайны. В то время как японские военные чинили кровавые расправы в Китае, оставляя после себя сотни тысяч убитых, на домашнем фронте разразился бум псевдокитайской экзотики с Ри Коран. Ее история тоже была мифом, завернутым в многослойный вымысел.

Обе Ёсико, юная экзотическая актриса и ее «старший брат», одна – японка, играющая роль китайской коллаборационистки, вторая – маньчжурка, получившая образование в Японии и носившая японскую военную форму, чтобы сражаться с китайскими националистами, были воплощением сентиментальной пропаганды, направленной на поддержку брутального империализма. Они воплощали собой и нечто иное, более порочное. Будучи объектами эротического фетиша, они являли женский образ экзотического Востока, подчинившегося японскому мужчине-завоевателю. О конкретной природе их многочисленных романов с японскими солдатами, полицейскими, политиками, руководителями студий и кинозвездами достоверно ничего не известно, но они пробуждали множество фантазий о власти и подчинении, фантазий, которые были не чужды и им самим.

Отношения между женщинами вскоре разладились. По словам Ри Коран, она не могла угнаться за Ёсико, которая просыпалась уже днем и развлекалась всю ночь напролет. Ее крестный-китаец, так же, как и многочисленные японские покровители, предостерегали, чтобы она держалась подальше от столь неподходящей компании. Несмотря на старательно наигранный образ инженю, Ри Коран вполне была способна на расчетливость. «Я поняла, – пишет она в мемуарах о своей старшей подруге, – что в роли командира Цзинь она себя исчерпала». Прошли славные дни «восточной Маты Хари» и «азиатской Жанны д'Арк»: «Ее отвергла и японская, и маньчжурская армия. Даже правые ронины на материке не хотели иметь с ней ничего общего»[113]. Возможно, как это неизбежно бывает, тут не обошлось без мужчины.

Одним из японских покровителей Ри Коран был лейтенант Тору Ямага, впервые фигурировавший в этой истории как ухажер Ёсико в Мацумото в 1920-е годы. После их прервавшегося романа она говорила, что жалеет, что она не мужчина. Ямага был лишь очередным энтузиастом идеи японского Китая, который оказался в Маньчжоу-го в поисках приключений. Частый гость в доме Ямагути, он знал Ри Коран еще маленькой девочкой. Добродушный бонвиван и волокита, он «ассимилировался», бегло говорил по-китайски, крутил романы с китайскими актрисами, пристрастился к китайскому опиуму и то и дело возмущался тем, как японские господа обращаются с китайцами. Если он не был одет в белый костюм из плотной ткани, то носил китайские шелковые халаты. По-китайски его звали Ван Цзяхэн.

Ямага-Ван был не просто любителем китайской культуры, а подсадной уткой в военном истеблишменте Маньчжоу-го, по крайней мере так продолжалось некоторое время, пока его пристрастия к Китаю не вызвали подозрений в неверности. Он должен был следить за китайскими культурными деятелями как агент японской секретной службы под прикрытием и идеально подходил для этой роли. Именно он предложил Амакасу кандидатуру Ри Коран в качестве идеального двигателя японской кинопропаганды. Ри всегда клялась, что ее отношения с Ямагой были исключительно целомудренными. Доказательств, что Ямага был одним из многочисленных любовников Ри, нет, но Ёсико, которая возобновила бурный роман с ним в Пекине, разумеется, считала иначе.

В приступе ревности она сообщила японской военной полиции кэмпэйтай, чьи беспощадные пытки всем внушали ужас, что Ямага – двойной агент. Поначалу ей не поверили. Но после депортации в Японию в 1943 году Ямагу арестовали как предателя. Возможно, Ёсико или кто-то из его ревнивых китайских любовниц распространял еще более пагубные слухи. Ри Коран видела его однажды после войны, когда он появился на пороге ее квартиры в Токио с просьбой одолжить ему денег.

Она едва узнала в нем прежнего денди. Изможденный, небритый, он был одет в лохмотья. Вскоре после этого он привязал себя к сосне вместе со своей молодой женой. Они приняли большую дозу снотворного. Их растерзанные дикими собаками тела обнаружили несколько дней спустя. В Токио он сказал Ри Коран на прощание: «Месть китаянки ужасна»[114].

В борьбе за расположение лейтенанта Ямаги Ёсико сама едва не оказалась на смертном одре. Ее рассказ пропитан мелодрамой. Она дружила с некоей мадам Ван, сестрой маньчжурского военачальника Су Бинвэня, с которым должна была вступить в переговоры после десантирования в его крепости во Внутренней Монголии. Мадам Ван только что прекратила связь с участником антияпонского Сопротивления. Тяньцзинь в те дни был небезопасным местом, где на каждом углу скрывались «террористы» и японские агенты. Ван подверглась жестокому нападению товарищей своего бывшего любовника. Женщина слишком много знала, и ей нужно было заткнуть рот.

Услышав, что ее подруга умирает в тяньцзиньской больнице, Ёсико помчалась к ней. Она сжимала руку умирающей в больничной палате, когда туда, размахивая топорами, ворвались трое «китайских бандитов» в масках. Ёсико попыталась дать им отпор. Нападавших было трое, и возможности безоружной женщины были ограничены. Она едва не лишилась безымянного пальца на левой руке и получила сильный удар по затылку. Ван размозжили череп, ее подушка утопала в крови.

Японские газеты, всегда радостно подхватывавшие все скандалы, связанные с Ёсико Кавасимой, объявили о ее трагической кончине в смертельной схватке с китайскими бандитами. На самом деле, как она пишет в мемуарах, она чудом пережила это испытание и поклялась посвятить остаток своей драгоценной жизни «строительству великой Азии» с новыми силами. Вымысел это или правда? Кто знает. История Ёсико обрастала все более