Ложь и вороны - Анастасия Командор

Время летело незаметно, и ушибы перестали беспокоить. Ева представляла, что видит перед собой не серые каменные плиты, а ночное небо.

От той наивной и доверчивой девочки с добрыми намерениями и живыми глазами не осталось ничего.

Тем временем по коридору и всем прилежащим помещениям разнеслось эхо шагов. Топот множества босых ног. Голоса — высокие, низкие, веселые и грустные, спокойные и возбужденные. Слышалось звяканье замков, скрип металлических решеток. Этот гул прошел волной и постепенно схлынул, когда люди разбрелись по своим камерам. Теперь можно было услышать лишь тихие разговоры и возню.

Камера Евы не стала исключением. Стоило охране удалиться — их шаги были звонче из-за наличия обуви — как около Евы тут же присела на колени девушка, склонилась над ней и шепотом заговорила:

— Я так рада, что ты проснулась! Тебя привезли ночью. Утром, когда я ушла, ты все еще спала, а когда я зашла сюда перед общественными работами, тебя уже не было. Ты, наверно, ходила к Констансу? Он тебя запугивал?

Ева ничего не ответила, но соседка по камере словно не обратила на это внимания. Так же шепотом она продолжала:

— Мое имя Хильд, но здесь меня называют Нарцисс.

Девушка выглядела немногим старше двадцати. Она оказалась обладательницей медно-рыжих волос и веснушек, большогоколичества синяков и ссадин на руках и ногах и шрама от края правого глаза до середины щеки. Но Ева, конечно, не могла ничего этого видеть, ведь она лежала лицом к стене.

— Я подслушала разговор охраны ночью. Тебя зовут Ева. Евангелина — красивое имя. А как тебя назвал Констанс?

Снова молчание.

— Я понимаю, тебе сейчас должно быть очень тяжело, — прошептала Хильд-Нарцисс, которая не привыкла отступать перед трудностями, — но нужно жить дальше! Да, у нас у всех очень мало шансов, но все же… — Девушка немного помолчала. Думала, что еще сказать. У нее появилась догадка. — Ты не знала, что попадешь сюда, так ведь? Тебе больно, потому что тебя предали люди, которым ты доверяла.

— Отвали, — сквозь зубы прошипела Ева. Под ее злобой явно скрывалась горечь. Хильд попала в самое яблочко.

Но девушку не расстроил такой ответ. Она знала, что на правильном пути.

— Извини… Здесь примерно половина людей, которые попали сюда незаконно. И я в их числе. Кстати, всего нас около сотни. Хотя каждую неделю наш состав меняется в пределах двадцати человек. Вот и две мои предыдущие соседки… облажались, так что уже больше недели я здесь одна. Поэтому я рада, что тебя поселили ко мне. В нашем блоке мы с тобой — единственные девушки. В Гнезде их вообще очень мало. Ну то есть не то, чтобы мало, они просто не задерживаются.

Хильд немного помолчала, подбирая слова. Мысленно она выбранила себя за то, что сказала такое в первый же день. Не было секретом, что женщины умирали здесь достаточно часто. Иные держались до двух-трех месяцев, то есть пять-шесть поединков, и на это было несколько причин. Хильд боялась еще больше расстроить этим свою новую подругу, поэтому оптимистично добавила:

— Я здесь уже полгода. Провела одиннадцать поединков. С одной стороны, это хороший результат — не все мужики на такое способны! А с другой… все вокруг дохнут как мотыльки. Как гребаные мотыльки, которым отпущен срок для жизни длиною в месяц.

Она замолчала на некоторое время, думала, какую бы тему еще затронуть.

— Ты, наверно, не знаешь, как здесь все устроено? Я тебе расскажу.

Хильд уселась поудобнее за спиной Евы (та до сих пор не соизволила повернуться) и начала повествование. Тихо, но уже не шепотом.

— Как я уже говорила, в Гнезде около сотни собачек — нас, мы разделены на четыре блока. В каждом блоке по шесть камер и свой надзиратель. Нашего зовут Аским. Он решает бытовые вопросы, следит за нами на тренировках и общественных работах вместе с другими стражами. Мы все делаем блоками. А когда наступает день представления, Констанс отбирает по несколько человек с каждого блока, которые будут участвовать, а остальным разрешается смотреть или оставаться в камерах. Обычно в день выступают десять пар, то есть двадцать человек, так что, пока до тебя дойдет очередь в следующий раз, может пройти неделя, две или три, всегда по-разному. Я обычно участвую в каждом пятом или шестом представлении. Так что все не так уж и плохо, — Хильд попыталась приободрить Еву, хотя сама с трудом поверила своим словам. — Кстати, не удивляйся, тут много чего называют не своими именами. Представление — это бойня, облажаться значит умереть, а рабы для забав богачей — собачки. Даже и сам Констанс нас так называет. А наши новые имена — это как дурацкие клички для животных. Поэтому, как бы там тебя ни назвали, я буду звать тебя твоим настоящим именем. Хорошо, Ева?

Ева-Эдельвейс не ответила. Как и ожидалось. Хильд вздохнула и поднялась с пола.

— Никто до сих пор не удосужился принести нам еще один матрас, так что придется напомнить. Этой ночью нам с тобой пришлось спать на одном матрасе, хотя так было даже теплее. Да и ты не возражала.

В ее голосе прозвучала улыбка. Хильд вплотную прижалась к решетке камеры и позвала несколько раз:

— Господин Аским! — с каждым разом все громче, пока не услышала хлопанье двери.

Вскоре перед камерой появился загорелый человек с пухлыми руками и выпуклым животом. С недовольным выражением он заговорил:

— Ну чего ты, Нарцисс? — в его речи явно чувствовался акцент уроженца Дезерт-Эну.

— Господин Аским, у нас только один матрас на двоих.

— А, я уже забыл, что у тебя появился соседка. Сейчас принесут твой постель.

— Большое спасибо, — сказала Хильд вслед уходящему надзирателю, а затем обернулась к Еве. — В принципе, Аским не такой уж плохой по сравнению с остальными надзирателями.

Через несколько минут мужчина охранник приволок в их камеру соломенный тюфяк, который Хильд расположила на расстоянии шага от Евы. Еще через некоторое время начали раздавать ужин. Миска каши и два кусочка хлеба на человека. В это же время наполняли водой глиняные сосуды, стоящие в каждой камере. Хильд протянула миску Еве.

— На, поешь. Ты и так очень худая. И, наверно, давно не ела.

Но девушка не шевельнулась, и Хильд со вздохом поставила миску возле ее матраса. Когда она прикончила свою порцию, сказала:

— Тебе лучше поесть, а то скоро