Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

которое расщепляет само себя, чтобы себя же воссоздать и которое затем нисходит к своему вот, чтобы вновь овладеть присутствием, в драматическом процессе обретшем обоснованность и гарантированность существования. При этом обретенная магом власть над границей собственного присутствия позволяет ему стать центром не только для собственной лабильности, но также и для лабильности всех других членов общины. Маг – это тот, кто умеет выходить за собственные пределы, уже не в идеальном смысле, а в экзистенциальном. Тот, для кого «вот-бытие» становится проблемой и кто обладает способностью наделить присутствием самого себя, не есть присутствие среди других присутствий: он есть «вот-бытие», которое может сделать себя присутствующим во всех остальных и проникнуть в их экзистенциальную драму (например, «определить» чужих духов) и оказать влияние на ее ход (например, избавить жертву от «духов»). Тот, кто заимствовал у открывающегося для него объекта границу собственного присутствия, может и выйти за эту границу. Это означает, что, благодаря спасению колдуна, возможность избавления открывается для всей общины, она обретает путь к «спасению». В этом смысле колдун оказывается самым настоящим магическим Христом, посредником для всей общины в обретении бытия-в-мире как спасения от угрозы небытия. В то же время спасение это культурно детерминировано – в том смысле, что индивидуальные опыты, связанные с характерной для магизма экзистенциальной драмой, не остаются изолированными и не соотнесенными друг с другом, но встраиваются в традицию и в качестве традиции создают идеологические и институциональные модели, в рамках которых будут развиваться новые индивидуальные формы опыта, позволяющие привести к единству характерное для магического мира чередование угроз, дерзких подвигов, поражений и побед[241].

Безусловно, неполнота этнографических свидетельств в их актуальном состоянии нередко делает не слишком достоверным, а порой и невозможным доказательство связи магического мира с теми или иными эпизодами кризиса «вот-бытия», а также лишает возможности заметить сотериологический мотив, лежащий в основании магического мира. Чаще всего этнологи, работающие в поле, in loco, создавали свои описания исходя из предпосылки, согласно которой магизм есть нагромождение суеверных вымыслов, которым предается наивное и грубое сознание, чтобы объяснить то, что оно не способно понять, но что при этом будит воображение и чувства. Следствием этого стали ограниченность выборки и однобокая акцентуация фактов, а также тенденциозная или игнорирующая специфику объекта интерпретация. Но тем большей ценностью обладают свидетельства, которые мы можем обнаружить в подобного рода источниках: свидетельства того, что мы назвали экзистенциальной драмой магии. Относительно «демонов» или «злых духов» наш источник иногда совершенно недвусмысленно указывает на их связь с определенными критическими для «вот-бытия» моментами. Спенсер и Гиллен свидетельствуют о том, что erintja (или Eruncha) появляются исключительно тогда, когда жертва остается одна в темноте[242]. Штрелов сообщает, что kokolura подстерегают людей, которые бродят ночью в одиночку поблизости от селений. Они утаскивают душу жертвы в свое гигантское подземное жилище и там ее уничтожают. Есть еще демоницы-tjimbarkna, связанные, вероятно, с опасными для «вот-бытия» моментами в ночное время; они опутывают душу жертвы нитью, а затем уходят. Человек, душа которого опутана нитью, заболевает и тает на глазах. На следующую ночь tjimbarkna возвращаются и слегка тянут за нитку, после чего больной ненадолго встает с постели. Но на третью ночь они дергают на нитку так сильно, что жертва умирает. Другие демоны у арунта, как кажется, связаны с критическими переживаниями, вызываемыми сильным ветром и бурей. Rubaruba, демон страшного австралийского циклона, изображается с массивной головой, опущенной книзу: его длинные волосы поднимают с земли пыль, а ноги, тонкие, как спички, висят в воздухе. Демон с его худощавым телом, длинными ногтями на костлявых пальцах длиной с пальцы на ногах, шествует посреди бури[243].

Эти демоны воплощают, таким образом, высшую степень риска для «вот-бытия» в определенные критические для него моменты, например, в моменты одиночества, в темноте или во время бури. Однако опознание риска еще не есть спасение: духи могут освободиться без восстановления равновесия, если кто-либо из членов общины не вступает с ними в контакт и не подчиняет их себе. Магическая экзистенциальная драма племени арунта интенсифицируется в призвании мага и посредством этой интенсификации приближается к своей развязке: «Колдуны преобразуют свою силу и свое искусство во влияние вредоносного существа (erintja kunna), которое „создает“ колдун. Это вредоносное существо отнимает разум и слух у человека, пока он находится вне дома, и бродит всю ночь как безумный (ruburubulema), ни на мгновение не останавливаясь. Во время этого блуждания злой дух бросает в него камни под названием ngankara, которые проникают в его тело, бедра, грудную клетку, язык, голову, кончики пальцев. Это магические камешки размером с горошину, черного, красного, желтого и белого цвета. Затем злой дух приводит человека к входу в свое подземное жилище и там швыряет его несколько раз оземь, пока жертва не теряет сознание, т. е. не становится eregna. После этого при помощи устройства для бросания копья они швыряют ему в затылок малую берцовую кость кенгуру, а затем вкладывают в плечо еще несколько камешков ngankara, но более мелких. На рассвете два вредоносных духа отводят так и не пришедшего в сознание человека за руку на околицу поселения и разражаются хриплым хохотом, который слышат обитатели деревни. Тогда двое старших колдунов выходят навстречу своему новому сотоварищу, обнимают и изгоняют из него этих двух вредоносных существ, которые возвращаются в свое жилище. Эти старшие колдуны отводят его в его жилище, но он не узнает там никого, даже самых своих близких родственников. Затем они вкладывают ему в уши несколько камешков ngankara, извлеченных из его тела, чтобы вернуть ему слух. Однако новичок чувствует себя все еще настолько больным и уставшим, что целый день спит и на глазах тает. Тогда колдуны устраивают для него хижину, дают поесть немного нежного мяса с небольшим куском хлеба и переносят в эту хижину: там они рисуют на его теле несколько черных полос и круглое черное пятно на лбу». Далее следует рассказ о пищевых табу, а затем обучение двум процедурам, при помощи которых новичок обретает способность извлекать из тел своих пациентов предметы, вызывающие болезнь. Эти два обряда включают в себя протыкание наделенной магическими свойствами заостренной палочкой кончика указательного пальца правой руки и проделывание дырки в языке. Наконец, следует заключительная церемония, и новый маг «готов»[244].

Представляется, что приведенное свидетельство, каким бы неполным и недостаточным в психологическом отношении оно ни было, полностью соответствует сюжету об угрозе присутствию и спасении от этой угрозы. Призвание начинается с самого настоящего кризиса лабильности присутствия, сопровождающегося неконтролируемой одержимостью и