Чесма - Владимир Виленович Шигин

Нынешний, 1184 год гиджры не был похож на прошлый, 1183-й. Неудачи армии под Хотином и флота под Еникале сделали свое дело. А тут еще эти суда московитов, нацеленные в спину! Узнав об эскадре гяуров, немедленно поднял восстание египетский паша Гаджи-Али-бей, вознамерившийся отложиться от Порога Счастья и объявить себя султаном Египта. В Черногории выискался некий Степан Малый, выдававший себя за императора Петра III и подбивавший горцев к восстанию. Взялись за оружие извечные враги – персы, грозя сопредельным с ними турецким провинциям. Даже грузинские князья, вступив в союз, дерзко отказались снабжать сераль своими прекрасными дочерьми. Восставали все обиженные и угнетенные… Быстро исчезал боевой пыл войска. Сейчас уже не верилось, что еще совсем недавно в боевом порыве янычары наносили себе кинжалами раны, крича до исступления:

– Саблей Москву! Саблей!

Кричали, пока не падали на улицах от потери крови.

Тогда сам султан, подавая пример подданным, велел перелить свой любимый золотой сервиз в звонкие талеры, но последователей у него не нашлось.

Войско бунтовало, отказываясь воевать. Не помогали ни щедрые посулы, ни засланные в объятия дезертиров любвеобильные девы. Посулы отвергались, дев же попросту били. Тогда начались казни… Но в первую же ночь все виселицы были переломлены, а на стенах сераля начертано яркой краской: «Доставь нам мир или будешь лишен жизни». За поимку наглецов Мустафа обещал сказочное богатство, но те как в воду канули. А тут еще дерзкое появление московитов у берегов Морей. Правда, под окнами сераля было тесно от мачт. Беспорядков флот не знал, корабли были до верхних палуб завалены припасами морских арсеналов – терсанэ. Но легче от этого на душе у Мустафы не было. Повздыхав тяжко, призвал к себе султан министра по иноземным делам, умного и хитрого Ресми-эфенди.

– О мой лев, не причиняй себе хлопот! – полз к нему по коврам прибывший министр. – Угрозы от гяуров на море тебе нет никакой. Из Путурбука послал московитянин на воды Мореи и в Архипелаг лишь несколько мелких судов, чтоб вертеться меж островами. Дорогой нахватал он презренных барок и дрововозок, составил себе флот из этого хлама. Опытные знатоки моря предсказывают, о несравненный, что первая же здешняя буря истолчет в щепки и размечет по морю ладьи опрометчивого гяура!

Повеселел немного Мустафа от речей таких, велел звать к себе капудан-пашу со всеми его адмиралами.

Ибрагим-Хасан-паша ехал к султану торжественно. От своего дворца в Галате до рейда на резной, красного дерева шлюпке. Там пересел на любимую галеру «Бастарда» и на ней поплыл к берегу Сендак-Купп. Корабли и суда провожали его пальбой, великим криком и обилием флагов. На берегу влез Ибрагим-Хасан на арабского скакуна. Следом за ним, пыхтя, залезли в седла остальные адмиралы.

В серальном саду в тени кипарисов флотоводцев поджидал сам султан, беседуя с варварийскими астрологами о счастливых днях и ночах для жителей Стамбула.

– Я мечтаю, чтобы Порог Счастья стал настоящим счастьем для моих подданных! – делился он с учеными своими мыслями. – Слышали ли вы, что говорил мне мудрый Рейсми-эфенди? – обратился султан к капудан- паше, выходя навстречу из беседки. – Плывите и топите их дрянной флот, не зная пощады! Самих же главарей разбойничьих, Спиритуфа и Орлуфа, тащите ко мне, чтоб подыхали на колу пред моими глазами.

– О, тень Аллаха на земле! – грохнулись разом ему в ноги флотоводцы. – Мы сдуем неверных со света, как пыль с зеркала!

– Какую хитрость задумал на этот раз ты, мой лев? – обратился Мустафа III к распростертому ниц бею, в высоком тюрбане с алмазным пером.

Это был любимец султана, в прошлом алжирский пират, а ныне младший флагман – патрон великого флота и обладатель почетного титула «Крокодил морских сражений». Гассан-бей[26] поднял голову, глядя снизу вверх на повелителя умными, преданными глазами.

– О великий из великих, царь царей и гордость всех правоверных! Я придумал страшную хитрость. Каждое твое судно сцепится с врагом и взорвется вместе с ним во славу Аллаха. Но твой, о несравненный, могучий флот больше и грозней московитова. Потому, взорвав русские корабли, твой флот заметно не уменьшится. Пусть трепещут жалкие души недругов твоих, услыша имя твое, о могущественный!

Маленький и толстый Мустафа жмурился от удовольствия.

– Мои крокодилы! Плывите и топите. Сейчас нам нужна только победа! Будьте неукротимы и не знайте жалости к проклятым кяфирам! Молясь во славу Аллаха, я буду ждать от вас радостных вестей! Дашке!

Сражался с русскими при Чесме и Лемносе (1770), при Кинбурне (1787), при Очакове и Фидониси (1788). Несмотря на почти постоянные поражения, являлся любимцем султана и носил титул «Непобедимый».

Вновь уткнулись лбами в густую траву адмиралы и поползли назад. Первым пятился адмирал Ибрагим-Хасан-паша, в присутствии султана всегда робевший, за ним Гассан-бей Джезаирли, в присутствии султана всегда красноречивый, потом остальные флагмана, в присутствии султана всегда безмолвные. Привратники-капичи с палками в руках пропустили флотоводцев из беседки, вернув им ятаганы.

В тот же день, воздев паруса, турецкий флот покинул Стамбул. Остались позади арсеналы и верфи Галаты, роскошный дворец капудан-паши и адмиралтейство, бледно-розовые иглы минаретов и полчища кипарисов в Полях Мертвых. На рейде Галлиполи суда бросили якоря. Здесь предстояло обождать отставших и окончательно подготовиться к плаванию.

Велик флот султана. Нет ему равных в южных водах. Помимо больших кораблей, на манер «французского курула» построенных, входило в него множество всяческих флотилий разбойничьих: тунисская, берберийская, дульцинистская и египетская.

Традиции Пери Рейса и Барбароссы* турецкие мореплаватели чтут свято. Правители корабельные издавна ни к чему не касаются, их дело пить кофе и повелевать!

Парусами заведуют греки навигаторы, с их голов и спрос за все.

Должность правителя на турецком флоте стоит недешево, поэтому, получивши ее, стремятся капитаны сполна возместить понесенные убытки. Сам нынешний капудан-паша подавал тому пример достойный. Еще будучи младшим флагманом, разбил он как-то на камнях греческого острова судно, разгневавшись на такое несчастье, велел Ибрагим-Хасан, чтоб жители острова возместили нанесенные флоту убытки. Ругался, что, не будь этого проклятого острова, судно осталось бы невредимым. Забранные же деньги присвоил себе вполне законно…

Желтые обрывы Галлиполи да истошные вопли имамов с марсов, созывающих правоверных на молитву, навевали на великого адмирала скуку. Ужасно болели бока. Ибрагим-Хасан уже третьи сутки валялся в своей каморе за бизань-мачтой. Мучаясь бездельем, курил трубку и давил пальцем