Падшие ангелы: демонология средневековой Руси - Дмитрий Игоревич Антонов

же оказалось, что оно пугает не меньше, чем счет лет от Сотворения мира. В ближайшем будущем ожидался 1666 г. А три шестерки связаны с именем зверя-Антихриста, о чем говорит Апокалипсис: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Откр. 13:18).

Точный год Страшного Суда снова стали рассчитывать, вооружившись календарем. Его привязывали к 1658 г. – 7166 от Сотворения мира (две шестерки уже тревожное число!). Разумеется, к самому страшному 1666 г. И, наконец, к 1699 г. (1666 + 33; если Христос прожил 33 года, то столько же проживет и Антихрист). Украинско-белорусские авторы Захария Копыстенский, Иван Вишенский и другие писали о том, что 1666 г. завершит историю человечества.

Активно заработавший в Москве Печатный двор издавал большими (по своим временам) тиражами популярные книги, в которых эти идеи повторялись. Здесь прямо говорилось о том, что все люди скоро окажутся в водовороте чудовищных событий Апокалипсиса. «Книга о вере», опубликованная в 1648 г., утверждала, что Антихрист должен явиться ровно через 18 лет: «И не несть ли быти готовым подобает, аще кто достигнет тех времен, на брань с самим диаволом»[439]. Как считал западнорусский писатель и проповедник Стефан Зизаний (его сочинение открыло популярную «Кириллову книгу», опубликованную в Москве в 1644 г.), жить всем осталось недолго: «А якоже видим человека состаревшася, и вемы яко уже скоро умрети имать ибо ему предшли суть лета, но котораго дни и часа, не вемы. Такоже и о Христове пришествии, и о кончине века сего разумеем»[440].

Воскресший Христос освобождает праведников. На этой иконе пасть ада показана трижды: в среднике и в двух клеймах. Внизу слева Иоанн Креститель предсказывает узникам скорое освобождение (он уже видел рожденного Мессию на земле). Правее Христос приказывает аду отдать своих пленников. Выше в среднике Христос ведет праведных в рай – за руку он держит Адама, рядом идет Ева. Иконы Воскресения – Сошествия во ад показывали первый акт всемирной драмы. Второй – Страшный суд, воскресение тел и окончательное разделение людей: спасенные навеки войдут в Царствие небесное, а осужденные – в геенну. Великое событие прошлого напрямую связано с грядущим эсхатологическим сценарием.

Воскресение – Сошествие во ад, со Страстями Господними, XVI в.

Государственный музей Палехского искусства, Инв. № 105.

Самое печальное, что для огромного числа людей эти предсказания сбылись. Незадолго до грозной даты, в 1653 г. новый патриарх Никон начал изменять русские церковные обряды по новым греческим образцам, редактировать священные тексты по книгам новогреческой печати. Фактически он модернизировал русскую обрядность, символику и языковые нюансы. Но учитывая, что на Руси не было своих богословских школ, именно неизменность древних ритуалов и текстов воспринимали как «истинное православие». Представить, что знаки, слова или действия условны и их можно заменить на аналогичные без потери смысла, многие люди были не готовы. В каждом поклоне, сложении пальцев или словосочетании видели Божью волю и абсолютную истину. Слегка измененные обряды или окончания слов не могут быть Божьими, а значит, они дьявольские. Патриарх рушит церковь и веру, а значит, он предтеча Антихриста. В обществе распространялись недоумение и ужас, по новым книгам отказывались служить, надеясь, что царь остановит реформы. Однако этого не случилось. Вместо того в 1665–1666 гг. в Москве прошел церковный собор, который наложил анафему на всех несогласных с реформой, отлучил их от церкви и проклял. Для огромной массы людей – и среди образованной знати, и особенно среди простых крестьян и горожан – пророчества, как казалось, сбылись с точностью до года. Сатана восторжествовал, последнее богохранимое царство пало в ересь, патриарх и царь служат дьяволу. Антихрист уже пришел и явится в любой момент.

В это время возникли эсхатологические движения, чьи участники не просто верили в близкий конец света, но порывали с привычной жизнью, вставая на путь радикального действия: от вооруженных восстаний (как монахи Соловецкого монастыря – они выдержали долгую осаду царских войск, но в итоге были казнены) до массовых самоубийств. Многие умерщвляли себя и свои семьи. Другие бежали, скрываясь от властей, и основывали свои религиозные общины – поповские (со священниками) и беспоповские (без духовенства и церковных обрядов). Беспоповцы зачастую радикально переизобретали религиозные традиции – но при этом считали истинными и спасительными только их. Главной целью было не погибнуть от антихристовой скверны, которая поработила весь мир – кроме твоей общины. Для многих тысяч людей апокалиптические ожидания превратились в насущную и драматичную реальность.

В конце века для старообрядцев (как стали называть всех, не принявших реформы церкви) сбылось еще оно пророчество. 1699 г. был возможным годом явления Антихриста – если он родится в 1666 г., а откроет себя миру в 33 года, как Христос. Незадолго до этого в страну вернулся молодой царь Петр, причем вернулся из Европы, первым из московских царей побывав в «страшном» и «еретическом» католическом и протестантском мире. Приехав в Москву, царь начал реформы, заставляя подданных одеваться, говорить и вести себя как «еретики»-европейцы. Старообрядцы немедленно включили его в свою апокалиптическую картину мира, посчитав Антихристом или его предтечей[441].

С этого времени ситуация изменилась. Когда эсхатологические настроения охватили массы и, главное, оказались связаны с неповиновением власти, официальная церковь прекратила проповедь о скором конце света. Страшные образы Апокалипсиса и демонов-палачей перестали изображать так часто, как прежде. Зато старообрядцы подхватили эту – животрепещущую для них – тему и развивали ее в своих лицевых сборниках вплоть до XX в. На рубеже XVII–XVIII вв. появились даже небольшие личные образы Страшного суда и домашние иконы Воскресения – Сошествия во ад, а позже – настенные листы с сюжетами из «малой эсхатологии». Как отмечал историк Олег Тарасов, в это время образы потустороннего мира (и, соответственно, многочисленные фигуры демонов) начали сосредотачиваться в повседневном микромире человека, перемещаясь из пространства церкви в красный угол и на стены крестьянской избы[442].

Напряженные ожидания конца света предельно обостряли проблему индивидуального и коллективного спасения. А она в средневековой культуре напрямую связана с демонологией. Чем дольше общество находилось в состоянии культурного и социального кризиса (опричнина, Смута, церковный Раскол), чем шире распространялись апокалиптические страхи, тем громче звучали темы греха и воздаяния, дьявольских искушений и мук. Неудивительно, что в XVII в. в Московской Руси произошел всплеск визуальной демонологии. Столетиями раньше, в XIV–XV вв., то же самое происходило в Европе, где в период эпидемий и войн искусство наполнилось образами Апокалипсиса и торжества смерти, в том числе известными сценами danse macabre, «пляски смерти».

XVII в. – один из самых драматичных в русской истории. И очень яркий (хотя и малозаметный) эпизод, напрямую связанный с демонологией, произошел уже в