Человек государев - Александр Горбов

— он покачал головой. — Где жулик его возьмёт, на базаре купит? Говорю же, это армейские разработки. Учёт и контроль, соответственно, на высочайшем уровне. Даже думать о том, чтобы продавать такие вещи на сторону — подсудное дело.

«А для того, у кого всё же достанет жадности и ловкости этим заняться, — охренительно выгодное, — проворчал Захребетник. — Ох, недаром мне эта дрянь с первого взгляда не понравилась!»

Больше я Саратовцева ни о чём не расспрашивал. Не хотелось вызывать лишние подозрения, да и вряд ли ему было известно что-то сверх того, что рассказал. Обед мы закончили, болтая о всякой ерунде.

— Пятница нынче, — сказал Саратовцев, доедая компот. — На службу завтра не надо. Я думал в синематограф сходить, что на Воздвиженской, в доме Платонова. Там новую фильму привезти обещали. А после в кабак закатиться. А?

— Не, — я с сожалением покачал головой. — Сходил бы с удовольствием, но не могу, увы. Дела.

Вспомнив о предстоящих «делах», я приуныл. Время приближалось к шести часам вечера. Оставалось надеяться на то, что Захребетник угадал правильно, и Зубов напьётся раньше, чем доберётся до места дуэли.

* * *

В шесть часов вечера я слез с извозчичьей пролётки в конце Рогожинского посёлка. Тут проезжая дорога заканчивалась, дальше нужно было идти пешком.

Рогожинский посёлок представлял собой ряд выстроившихся друг за другом одноэтажных деревянных казарм. Какого полка, Зубов говорил, но я не запомнил. Помнил, что за казармами находится река Рогожня, за мостом через реку — кладбище. И вот если от кладбища свернуть налево и идти вдоль берега реки, то придёшь аккурат к месту дуэли.

«Живописненько, — прокомментировал Захребетник, когда я двинулся по тропинке вдоль берега. — Зубов определённо знает толк в дуэлях».

Вид на речку и лежащий за ней город открывался действительно прекрасный.

— Красивый вид, да. Только причём тут дуэль?

«Ну, как же. Есть разница — умирать абы где, или умирать, лицезрея такое великолепие?»

— Совершенно никакой. Ты же в обоих случаях умираешь. Во втором, может быть, даже обиднее.

«Эх, Миша, — вздохнул Захребетник. — А ведь прав был Дюдюкин! Ты такой молодой, а романтизьму в тебе — ни на грош».

— Ничего, не огорчайся. До встречи с главным романтиком города уже всего ничего осталось. Вон он, — я махнул рукой.

Трава на лугу, вдоль которого я шёл, была невысокой — выкашивали. Сено тут должно быть знатное. Вдали виднелись сенные сараи. А не доходя до сараев, спиной ко мне, стояла человеческая фигура.

— Эй! — окликнул я. — Григорий!

Человек обернулся.

В ту же секунду я бросился в сторону, уходя с линии огня. Ещё несколько стремительных движений, и я оказался рядом с человеком. Ударом кулака повалил его с ног. Выкрутил руки за спину, заставив выронить оружие.

Действовал, разумеется, Захребетник. Сам я и подумать толком не успел, что происходит. Всё, что осознал: обернувшийся человек — не Зубов.

— Ты ещё кто⁈ — рявкнул Захребетник.

— Помилуйте, ваше благородие. — Голос человека дрожал. — Мартын я, их благородия графа Каледина денщик! Меня все знают, у кого угодно в полку спросить можете.

— А пистолеты тебе зачем?

Из каждой руки денщик, под напором Захребетника, выронил по пистолету.

— Дак, у ихних благородий утащил! Чтобы не перебили друг друга с дурна ума. Сам я, прости-господи, и стрелять-то не умею.

Теперь, когда горячка схлынула, я разглядел, что пистолеты действительно дуэльные.

От греха сунул оба за пазуху. Отпустил денщика, встал сам и помог подняться ему. Мартын оказался коренастым дядькой лет пятидесяти, с хитрым крестьянским лицом и прокуренными жёлтыми усами.

— А вы, должно быть, господин Скуратов? — он прищурился, разглядывая меня. — Господина Зубова секундант?

— Да, верно. Где Зубов?

— Тама, — Мартын махнул рукой в сторону стоящего поодаль большого стога сена.

Зайдя за стог, я увидел прелестную картину. Трое гусар расположились вокруг импровизированного стола, образованного расстеленным на траве носовым платком, в позах охотников со знаменитого художественного полотна. Один, лежащий на боку, крепко спал, двое, сидящих друг напротив друга, пока держались.

— Врё-ёшь, Сашка, — качая головой, говорил Зубов. — Не ты меня, а я тебя застрелю! Ну, право слово, какой из тебя стрелок?

С этими словами он забрал из руки товарища бутылку и приложился к горлышку. Рядом в траве я увидел ещё три бутылки. Пустые, разумеется.

— Это не все, — проследив за моим взглядом, негромко прокомментировал Мартын. — Первые две они в трактире выпили.

— Угу. Каледин — тот, что сидит напротив Зубова?

— Агась. Александр Иванович, хозяин мой.

— Понял. А спит кто?

— Дак, секундант ихний. Товарищ по полку, господин Ветлицкий. Подпоручик.

— Прекрасно… Григорий! — окликнул я.

Зубов был увлечен рассматриванием на просвет бутылки и на оклик не отозвался.

Я подошёл к нему, взялся за бутылку.

— Дай сюда.

— Не смей! — возмутился Зубов.

Попробовал вцепиться в бутылку крепче, но из-за моего рывка потерял равновесие и рухнул носом в землю. Я передал бутылку Мартыну. Втайне надеялся, что Зубов устал и больше не поднимется, но не тут-то было.

— Что-о⁈ — взвился Зубов, приподнявшись упором на руки и пытаясь поймать меня в фокус замутненного взгляда. — Ты кто такой⁈ Как посмел⁈ К барьеру! Немедля! Стреляться!

Услышав слова «к барьеру», товарищ Зубова встряхнулся и рявкнул:

— Мартын!

— Здесь, ваше благородие, — денщик подскочил к нему.

Благородие вытянуло вперёд руки, демонстрируя желание встать. Денщик засуетился вокруг него.

— Может, домой? — донеслось до меня. — Утомились, поди?

Благородие отчаянно помотало головой. Встав на ноги, объявило:

— К барьеру!

Зубов тоже ухитрился подняться. Нетвёрдым шагом подошёл к товарищу и хлопнул его по плечу.

— Уважаю!

— Горжусь! — не остался в долгу Каледин.

— Ну вот и прекрасно, — поспешил вмешаться я. — Стало быть, вы примирились? Обойдёмся без дуэли?

Дуэлянты одновременно повернули головы ко мне. Смотрели так, будто впервые увидели.

— Разве мы примирились? — недоуменно спросил Зубов у Каледина.

— Нет! — возмутился тот. — Как можно? Такие обиды смывают только кровью!

— Какие? — заинтересовался я.

Теперь дуэлянты с надеждой посмотрели друг на друга. Безрезультатно — ответ, похоже, не знал ни один. Память о том, что там за обида приключилась, осталась где-то позади. Вероятно, ещё в трактире.

— Нес-с… Нез-з… Нес-смываемые! — в конце