"Москва" над Берлином - Борис Николаевич Масленников

23 апреля. Стоит очень плохая нелетная погода. Мы сидим у самолетов с подвешенными бомбами в готовности к вылету. Отбой готовности дали только вечером.

После ужина комсомольцы батальона аэродромного обслуживания (БАО) пригласили летный состав к себе на встречу. Торжественная, теплая встреча получилась. За столом президиума — командир дивизии полковник Лебедев, справа от него — наши Салов и Дорохов, слева — командир БАО Попов, комсорг батальона.　

В начале встречи до присутствующих было доведено воззвание Военного совета фронта к бойцам, сержантам, офицерам и генералам по случаю начала штурма Берлина. В нем говорилось: «… перед вами, советские богатыри, Берлин. Вы должны взять Берлин и взять его как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться… На штурм Берлина — к полной и окончательной победе, дорогие товарищи!..»[8]

Затем делились своими впечатлениями о боевой работе наши летчики, штурманы, радисты, стрелки… В заключение выступил майор Салов. Его — это было заметно всем — «уговорил» выступить полковник Лебедев, дав ему весьма лестную характеристику. Собственно, такую, которую тот вполне заслуживал.　

Салов говорил не о себе, а о боевых делах своих однополчан, о тех, кто не вернулся с боевых вылетов. От имени однополчан он заверил слушавших его, что задачу, поставленную в воззвании Военного совета фронта, полк выполнит, сделает все от него зависящее для полной и окончательной победы над ненавистным врагом.　

С большим вниманием слушали окающий голос Салова и мы, не раз участвовавшие с ним в боевых полетах, и, полуоткрыв рты — так это было для них таинственно-интересно, — комсомольцы батальона. А потом они, комсомольцы, преподнесли Салову огромный, завязанный двумя кумачовыми бантами — чувствовалось, что тут не обошлось без девичьих рук — букет полевых цветов. На ленте букета надпись: «Майору Салову от комсомольцев части подполковника Попова».　

А поздним вечером мы узнали приятную новость: Приказом Верховного Главнокомандующего объявлялась благодарность доблестным войскам 1-го Белорусского фронта, отличившимся при прорыве обороны и начавшемся штурме Берлина.　

Среди отличившихся в этих боях соединений указывалось и «…летчики… генерал-майора авиации Скока…»　

Значит, и летчики нашей 326-й бомбардировочной авиационной дивизии, значит, и нашего 6-го бомбардировочного авиационного полка, значит, это и про нас…　

Разве это не приятно?!　

25 апреля. Погода в районе аэродрома, если смотреть с земли, хорошая. Получаем боевую задачу: нанести бомбовый удар двумя девятками по центру Берлина, в точнее, — опорному пункту и скоплению фашистских танков в районе так называемой Имперской канцелярии.　

Во дворе этого здания находится бункер ставки Гитлера, где, по неизвестно откуда полученным сведениям майора Резника, засели, охраняемые не одной сотней эсэсовцев, Гитлер и его ближайшие сподручные.　

Мы знали, что бои в запертом нашими войсками Берлине стремительно перемещаются от его окраин к центру; что оборона противника с каждым шагом вперед наших солдат становится все плотнее и плотнее, упорнее и упорнее; что главари 3-го рейха, несмотря на явную близость своего краха, потребовали от солдат, запуганных россказнями геббельсовского ведомства о зверствах большевиков, сражаться до последнего патрона, поставив, кроме того, под ружье — в отряды «фольксштурма» — старого и малого, мужчин и женщин; что еще крупный военный гарнизон Берлина, состоящий в основном из эсэсовских частей, обороняется умело и ожесточенно — там война идет не на жизнь, а на смерть.　

Знали мы и то, что страстное желание поскорее покончить с войной, а это у каждого советского человека неразрывно воспринималось с необходимостью взятия Берлина, заставляло, воодушевляло наших воинов проявлять чудеса храбрости и решимости, отваги и героизма, готовности идти на любые жертвы ради достижения победы.　

Знали мы все это и переживали: там наши воины, не жалея сил и жизней своих, неся большие потери, ведут непрерывные — днем и ночью — яростные бои, а мы — какой уж день! — оказать им помощи не можем. Как бы облегчила их невыразимо-тяжелую участь наша помощь: разбитые нашими фугасками доты, дзоты, опорные пункты… Сколько бы при этом напрасных смертей можно было бы избежать…　

На коротком предполетном построении летного состава был уточнен боевой порядок полка. Первую девятку, составленную из экипажей остатков нашей и третьей эскадрильи, поведет Салов. Его заместителем и левым ведомым — замкомэска-три Беспалов. Правым ведомым — наш экипаж. Ведомые звенья поведут: слева — Леня Белоусов, справа — Коля Цыба.　

Вторую девятку — вторую эскадрилью — поведет ее командир Половченко.　

Была также определена бомбовая нагрузка самолетов — максимально возможная — и указан порядок выхода на цель и уход от нее.　

Остальные детали выполнения боевого задания в уточнении не нуждались: за двое с лишним суток вынужденного отлучения от боевых полетов нами было изучено-переизучено, уяснено-переуяснено все, касающееся боевых действий по Берлину, от «а» до «я».　

…Полк в полете. Идем к месту встречи с истребителями сопровождения. Погода, такая хорошая в Шнайдемюле, начинает, по мере удаления от него, ухудшаться. А в районе аэродрома истребителей вблизи Кюстрина, где должно состояться наше «рандеву», местность оказывается покрытой семи-восьмибалльной облачностью. Вдруг саловская «двойка», а за ней и все самолеты группы ринулись в крутом планировании через разрыв облачности к земле — наверное, Салов получил команду с КП на выход под облака. Так оно и есть. Выходим в район нужного аэродрома. Нас с него заметили, и наши экипажи получили редкую возможность воочию наблюдать мастерские взлеты и пристраивания к нашим девяткам пар юрких «лавочкиных».　

Теперь — на цель. Сквозь просвет в облачности всем боевым порядком выходим за облака на высоте около 3000 метров.

Цель накрыта!　Справа вверху — командир и ведущий группы майор Салов В. Г., слева внизу — его штурман старший лейтенант Чуверов Е. Г.

Своеобразный воздушный пейзаж открылся перед нами: простирающееся до самого горизонта белоснежное, с темно-синими пятнами просветов, облачное поле, покрытое там и тут облачными же холмами, горками и даже Казбеками и эльбрусами мощных, отливающих темной синевой кучевых облаков, вершины которых терялись где-то в голубой выси.　

Холмы и горки мы «проскакивали», не изменяя курса, а облачные башни казбеков и эльбрусов обходили, соблюдая общее направление полета на Берлин, стороной, дабы не испытывать на своих самолетах воздействия восходящих и нисходящих потоков воздуха, свойственных кучевым облакам, и не поставить под угрозу сохранность боевого порядка группы. Так, представляется, размышлял Салов, вынуждая обе девятки и сопровождающих их истребителей выполнять тот или иной маневр вслед за своей «двойкой».　

В первом случае — при «проскакивании» — то один, то другой из