Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 2 часть - Альманах Российский колокол

в них гнездились утки и плескалась рыба. По утрам из-за леса поднималось солнце и забрызгивало бликами письменный стол и просторный угловой диван, на котором любили сидеть его собеседники. Приятно было наблюдать, как постепенно разливает свои краски осень или бушует лес в непогоду.

Через окна напротив входа открывалась панорама озера. Если бы не тонкая полоска леса вдалеке, небо сливалось бы с водной гладью. Сидя в большом крутящемся кресле, профессору казалось, что он парит над озером и может приблизиться к горизонту.

За креслом полукругом тянулись низкие книжные полки. Здесь не было книг, которые можно было найти в библиотеках. Здесь были самые любимые, придирчиво отобранные профессором, чтобы сохранить. Он никогда никому не показывал их, они были очень старые, и их нельзя было часто листать. Здесь не хватало только одной – самой первой, сшитой вручную, которую ему дал хороший знакомый на сохранение. Он привез ее из Ирландии много лет назад. Когда ученый тяжело заболел, он забеспокоился, что книга может пропасть, написана она была на языке, который еще не расшифрован.

Эта часть зала заканчивалась стеклянным ограждением и широкой лестницей на первый этаж.

Утреннее солнце, обходя дом с восточной стороны, уходило на юг. Пробиваясь через главный коридор, оно заглядывало в просторный зал, но не палило полуденным зноем.

Со стороны озера был вход на первый этаж, и это была совсем другая реальность. Глядя из окна на первом этаже, профессор испытывал совсем иные ощущения. Озеро было так близко, что ему казалось, будто он скользит по его глади и может проскользнуть под этот зеркальный горизонт, туда, где совсем другая жизнь, не менее трагичная и загадочная… На этом этаже было то, что нужно для жизни в отдаленном от обыденной реальности уголке.

Профессор вышел к озеру, посидел немного, глядя на проплывающие в озере облака, и вернулся в дом. Лунная дорожка проводила его до самых дверей.

Здесь, в заповеднике, было все: тишина и гармония – природа, не испорченная ни звуками, ни мыслями, ни делами человека. Иногда стихии боролись друг с другом, но, набушевавшись, успокаивались, и воцарялось равновесие. Иногда в тихие вечера из камышей выплывали два лебедя. Их движения были завораживающими. Каждой весной они прилетали на свое старое место. В одну из весен на озеро опустилась еще одна пара. Теперь они должны были решить, кто останется здесь… Лебеди выплыли на середину водоема и стали «танцевать». Они сходились и расходились, кружились в завораживающем ритме. Накружившись, видимо, достаточно и обсудив все на понятном им языке, они разошлись. Одна пара поднялась в воздух и улетела.

Озеро было живое, каждый раз разное: то спокойно отражало все оттенки небес, то смахивало все одним всплеском и начинало все сначала. Так и профессор каждый раз на даче решал что-нибудь начать сначала. Здесь он был наедине с самим собой, и это дорогого стоило. Он сам себе задавал вопросы и сам искал на них ответы. Это были лучшие минуты одиночества.

На даче он любил писать воспоминания о людях, с которыми его сводила жизнь. Мемуары – это лучшее, что человек может оставить после себя. Его глазами другие современники смогут увидеть его время, его жизнь, людей того времени без масок и регалий, их настоящие лица. Когда он работал в библиотеках, первое, что он начинал читать, – это письма. Он выбирал из собрания сочинений том с письмами и зачитывался ими. В письмах человек открывался перед ним во всей своей глубине. После этого он уже знал, что стоит прочесть из его словотворчества…

Профессор сел к камину и стал вспоминать свою жизнь.

Невозможно было забыть тот день, когда он решил оставить светский мир и углубиться в поиски истины. В школе ответов на непрограммные вопросы он не получил. Обучение ограничилось зубрежкой программных тем, решением элементарных задач и участием в детских олимпиадах. Он не мог понять, зачем делать одно и то же в школе и дома. Приоритетов в предметах не было: каждый преподаватель считал свою дисциплину самой важной и наблюдал, есть ли в классе кто-нибудь, кто справится с ненужным объемом. Он сдавал многие темы экстерном и окончил школу досрочно. В последние школьные годы он углубился в сакральные темы. Встал вопрос, где продолжить образование. Даже не так… какое образование поможет ему разобраться с его главным вопросом. «Теория точек» – так он его сформулировал.

У него был один близкий друг, немного постарше его, и они решили поступать в семинарию, чтобы иметь доступ к закрытым библиотекам. Но жизнь сделала небольшой поворот.

Время было подходящее для того, чтобы решить для себя вопросы веры. Родись он лет на двести раньше, его сомнения разрешились бы очень быстро… Но сейчас он мог рассматривать все с разных сторон, учитывая современные достижения. Проблема была только в досягаемости источников… Перед тем как сдавать экзамены в семинарию, он подал прошение, чтобы ему разрешили пожить в монастыре. Разрешение пришло из высшей инстанции, он получил исключительное право, которое обычно не давалось кандидатам. Он был странным исключением… Многое в его жизни с самого рождения было странным. История его семьи была иллюстрацией непростой истории его родины.

Жизнь в монастыре раскрыла ему многие тайны. Все было не так однозначно, как хотелось бы. Вопросы веры и религии монахи решали каждый по-своему. Одно было для всех однозначным: порядок проведения религиозных ритуалов. Это было то, что держало их вместе. Они отвергли внешний мир, но внутри своего сообщества решали почти те же самые проблемы. Потребности физического существа ставили свои вопросы намного острее, а решать их приходилось в рамках ограничений принятого ими социума. И решения не было. Были страдания и муки. Но на мученичестве и держалась их закрытая, уединенная реальность… Смысл обучения в семинарии вскоре отпал.

Однажды в библиотеке он встретил интересную девушку, женился, у них родился мальчик. Совместная жизнь оказалась не такой безоблачной. Она была увлечена генетикой и хотела сделать карьеру. Даже собственно карьера не была целью. Целью была сама генетика. Она не могла жить без нее. Это было новое популярное направление с большими перспективами. Расстались они быстро: у них были разные точки отсчета, разные принципы. Ребенком, конечно, занялась ее мать. Встречи с сыном были умело дозированы бывшей женой, и влиять на его воспитание не было реальной возможности. Он потерял все: дом, семью, влияние на единственного сына – то, что для мужчины является гарантией спокойного и вдумчивого движения вперед в состоянии чувства собственного достоинства.

«Семья» решала все. Она подчиняла или перемалывала, умело