Недотрога для адвоката. Дело о разводе - Анна Варшевская

перекрёстные допросы, Андрей тоже будет свидетелем, нас будут допрашивать ещё не раз, вместе и по отдельности, будут допрашивать меня на предмет того первого раза и удара по голове, из-за которого я потеряла память, а потом всё вспомнила. Будут даже приглашать в суд Даниила Игнатьева, того врача, который отправлял меня тогда на обследование, и другого врача, который так и не смог определить, был ли в моей крови наркотик. Будут допрашивать мою мать, которая как раз путается в показаниях, потому что ни за что не хочет показать, что какое-то время ей было абсолютно наплевать на меня. Это уж потом к ней каким-то чудом вернулся хоть какой-то разум, и она за меня испугалась.

Процесс идёт несколько месяцев.

Но в итоге всё заканчивается. И на последнем заседании оглашают приговоры. Отец получает максимальный срок – доказаны факты распространения наркотиков и ещё много чего. Дамир с подельниками – тоже получают своё.

Я в последний раз выхожу из зала суда и делаю на улице глубокий вдох.

Не верю, что всё это закончилось.

Господи, наконец-то!

Андрей

Соня выходит из здания суда немного медленнее, чем входила.

Я держусь рядом, но не трогаю её. Нет ощущения, что она устала – наоборот, внутри у неё, похоже, что-то встало на место. Спина выпрямлена, решительные шаги. Но вот на лице.… опустошённость.

И я её понимаю. Сложно это. Очень сложно.

Смотрю, как она сжимает в руке бумагу, которую ей выдали после заседания. Тонкий лист. Почти ничто. Но для неё – финальная точка в истории, где её судьба решалась чужими руками.

Всё время, пока шли суды, мы жили вместе. Я поддерживал Соню, как мог – потому что быть её непосредственным защитником у меня возможности не было. Хотя доказан был факт подставы со стороны сотрудников полиции, решение о моём статусе задерживалось до того момента, как будет вынесен приговор.

– Сонь, – ловлю её за руку, поворачиваю к себе. – Ты.… может быть, хочешь чего-нибудь?

– Я…. не знаю, – она качает головой. – Так странно всё. Знаешь, я.… наверное, хочу поехать в университет!

Киваю, хотя это не то, что я хотел услышать. Но, кажется, ей просто нужно почувствовать себя живой. Той девчонкой, которая просто училась и просто жила.

Мы едем в машине молча. Не потому, что нам нечего сказать друг другу. Просто так легче. Всей кожей чувствую, что ей хочется остаться в этой тишине чуть дольше. Как будто внутри ещё звучит эхо того зала судебных заседаний, тех слов, той кафедры, у которой она стояла не раз.

Останавливаюсь у входа в университет. Соня говорит «спасибо» и выходит.

А я почему-то не трогаюсь с места. Вглядываюсь в то, как она идёт к тяжёлым центральным дверям здания. И вот тут происходит то, что я почему-то не готов видеть.

Она только что была полностью моей девочкой. Впечатанной в меня. Прошедшей через ад и выжившей.

А теперь – стоит у входа, и её обнимают друзья.

Они смеются. Кто-то хлопает её по плечу. Я узнаю ту подругу с короткой стрижкой, девушка протягивает ей стакан с кофе. Хорошо хоть Карлсона с ними нет сейчас.

А Соня улыбается. По-настоящему улыбается и смеётся, как раньше. Последнее время она постоянно была серьёзной.

Я смотрю на это, и внутри у меня что-то обрывается.

Проходит неделя, вторая. Мне возвращают статус адвоката.

Внутреннее разбирательство закрыто «в связи с отсутствием состава и подтверждением правомерности применения силы в условиях угрозы жизни подзащитной».

Всё возвращается на круги своя, звонят старые клиенты, как из ниоткуда набирается огромное количество дел. А я.… не чувствую ничего. Ни гордости, ни радости, только усталость, как будто взвалил себе на плечи ношу не по силам, а теперь и отпустить не могу, и тащить... тоже не могу.

Соня всё чаще остаётся у Аниты. Та вдруг стала тише. Не давит на дочь, приглашает «просто на ужин». Один вечер. Потом другой. Потом – на выходные, в загородный дом.

Естественно, я не могу быть против. И всё понимаю. Ей этого хочется, она восстанавливает связь с матерью, должна выстроить их отношения заново. Сама решить, простила её или нет, без меня.

Я не звоню по сто раз. Не спрашиваю и не настаиваю ни на чём. Когда Соня уезжает на выходные, только пишу: «Как ты?»

Она забирает с собой Малыша, который уже вымахал в здоровенного телёнка, и мне не по себе, что рядом нет ни Сони, ни собаки – настолько привык к этой псине, что без знакомого цоканья коготков по полу дом кажется слишком пустым.

В ответ получаю сообщение с фото, они вместе на газоне.

«У нас всё хорошо!»

Чёрт, почему же мне теперь так хреново?

Через десять дней, выкроив время в своём забитом расписании, встречаю Соню из университета. Стою у привычного входа.

Она выходит с группой. И снова смеётся. Разговаривает с каким-то парнем, высоким, на удивление, нормально одетым – в костюме, а не в непонятных шмотках, как будто с чужого плеча на пять размеров больше.

Запоздалая ревность впивается в сердце когтями.

На ней пальто, которое я помогал выбрать в начале весны, вместе с ней ходил по магазинам. Она в нём выглядит.… как-то взрослее своих лет, что ли. Ей это понравилось, когда она мерила его. Парень не отрывает от неё глаз. Смотрит так, что только полный идиот не заметит, что она ему нравится.

Сглатываю горечь во рту.

Я старше неё больше чем на пятнадцать лет. Что я могу ей предложить?

Ей нужен сверстник. Ну, или кто-то чуть постарше.

– Андрей! – Соня видит меня, машет рукой, что-то говорит своему собеседнику, видимо, прощается, и подходит ко мне. – Привет! Как дела?

– Всё в порядке, – пожимаю плечами, открываю ей дверь машины.

– Как там тот твой процесс? – она хмурится, вспоминая. – Сегодня же вроде бы должен был быть суд? Не ожидала, что ты меня заберёшь.

– Процесс перенесли. Я помешал? – в голос сама собой проползает язвительность, которую я не могу скрыть.

– Нет, почему? – девушка смотрит на меня растерянно.

– Мне показалось, что тебе куда интереснее болтать с тем хлыщом! – захлопываю за ней дверь машины, обхожу, чтобы сесть на водительское сиденье.

Вот знаю же, что веду себя как полный придурок, а остановиться не могу!

– Ты что, ревнуешь? – она улыбается, поворачивается ко мне.

– Сонь, я.… – завожу двигатель,